Я замолчал.
– Ну и?.. – спросил Фицстивен.
– Что «ну и...»?
– Что было дальше?
– Ничего. Вот и весь рассказ. Я предупреждал, что в нем нет никакого смысла.
– А что делала Габриэла?
– Сидела у алтаря и любовалась подсветкой.
– Но почему она там сидела? Что ее туда привело? Пришла по своей воле или заставили? Как она там оказалась? Зачем?
– Не знаю. И она не знает. Я у нее спрашивал. Она вообще не помнит, что делала.
– Но от других-то вы что-нибудь узнали?
– Я и рассказываю, что узнал – в основном от Аронии Холдорн. Она с мужем основала секту, потом он сошел с ума и принялся убивать – ну и что она могла поделать? Финк говорить не будет. Он простой механик, работал у Холдорнов, соорудил всякие приспособления, устраивал фокусы, но что случилось прошлой ночью – об этом он не имеет никакого представления. Да, ночью шумели, но совать нос в чужие дела не в его правилах, а про убийство он впервые услышал, когда приехали полицейские и стали его допрашивать. Слуги вряд ли о чем-то знали, хотя наверняка догадывались. Мануэль, сынишка Холдорнов, сейчас до того напуган, что слова вымолвить не может, но от него мы тоже ничего не добьемся. Такая вот картина: Джозеф свихнулся и совершил убийство, а все остальные чисты перед законом, поскольку если и помогали ему, то непреднамеренно. Им грозит лишь небольшой срок за участие в храмовом мошенничестве. А признайся хоть один, что о чем-нибудь знал, и он сразу станет соучастником убийства. Естественно, никто на это не пойдет.
– Понятно, – медленно произнес Фицстивен. – Джозеф мертв, значит, виноват один Джозеф. Ну и что вы будете делать?
– Ничего, – ответил я. – Пусть попробует разобраться полиция. Мадисон Эндрюс объявил мне, что моя работа окончена.
– Но если вы недовольны результатами, если не выяснили полную правду, вам, казалось бы...
– Уже не мне. Я бы кое-что еще сделал, но Эндрюс нанял меня охранять Габриэлу в Храме. Теперь ее увезли, и выяснять, он считает, больше нечего. Если же девушке снова понадобится охрана, то голова пусть болит у мужа.
– У кого?
– У мужа.
Фицстивен стукнул кружкой по столу, так что выплеснулось пиво.
– Вот те на, – сказал он сердито. – Чего же было молчать? Бог знает, сколько всего вы мне не рассказали.
– Воспользовавшись суматохой, Коллинсон увез ее в Рино, где им не придется ждать разрешения на брак три дня, как в Калифорнии. Я и сам не знал – мне сказал Эндрюс часа через три-четыре после их отъезда. Он был несколько грубоват, что и послужило одной из причин нашего разрыва.
– А разве он против ее брака с Коллинсоном?
– Насколько я знаю – нет, но он считает, что надо это делать не сейчас и не таким манером.
– Я его понимаю, – сказал Фицстивен, когда мы встали из-за стола. – Эндрюс любит, чтобы все было так, как хочет он.
Часть третья
Кесада
13. Тропинка на скале
Эрик Коллинсон телеграфировал мне из Кесады:
НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙТЕ ТЧК ОЧЕНЬ НУЖНЫ ТЧК БЕДА ОПАСНОСТЬ ТЧК ЖДИТЕ МЕНЯ ГОСТИНИЦЕ САНСЕТ ТЧК ОТВЕЧАТЬ НЕ НАДО ТЧК ГАБРИЭЛА НЕ ДОЛЖНА ЗНАТЬ ТЧК ПОСПЕШИТЕ ЭРИК КАРТЕР
Утром меня в Сан-Франциско не было. Я был в Мартинесе, торговался с бывшей женой Фила Лича, известного также под многими другими именами. Он заваливал Северо-Запад самодельной валютой, и мы разыскивали его с большим усердием. У его бывшей жены, телефонистки, милой, маленькой блондиночки, была сравнительно свежая фотография Фила, и она желала ее продать.
– Он меня так не уважал, что даже липовый чек на тряпки боялся выписать, – пожаловалась она. – Самой приходилось зарабатывать. Так почему мне теперь на нем не заработать, когда какая-нибудь шлюха купается в деньгах? Сколько вы за нее дадите?
Она, конечно, преувеличивала ценность этой фотографии, но в конце концов я с ней сторговался. Однако в город я вернулся уже в седьмом часу и на вечерний поезд не успел. Я собрал чемодан, вывел из гаража машину и поехал.