Внутри за обшарпанной стойкой, положив ноги на обшарпанный стол, сидели двое. Один – лет пятидесяти с лишним, с выцветшими, неопределенных бежевых оттенков волосами, глазами и кожей – дружелюбный, вялый, в поношенной одежде. Другой на двадцать лет моложе, но через двадцать лет обещал стать копией первого.
– Мне нужен помощник шерифа.
– Я, – отозвался младший, сбросив ноги на пол. Он не встал. Вместо этого он вытянул ногу, зацепил ею стул, отодвинул от стены и вновь поместил ноги на стол. – Садитесь. Это папа, – повертел он большим пальцем в направлении старшего. – Можно говорить при нем.
– Эрика Картера знаете? – спросил я.
– Молодожен, что у Тукера? Я не знал, что его зовут Эриком.
– Эрик Картер, – подтвердил старший Ролли, – я ему составлял договор о найме.
– Он погиб. Ночью или сегодня утром упал с дороги на скале. Не исключено, что несчастный случай.
Отец удивленно посмотрел на сына бежевыми глазами. Сын посмотрел на меня бежевыми глазами вопросительно и произнес:
– Тц, тц, тц.
Я протянул ему свою карточку. Он внимательно прочел ее, перевернул, дабы убедиться, что на обороте ничего нет, и передал отцу.
– Пойдем посмотрим на него? – предложил я.
– Да надо, наверное, – согласился помощник шерифа и встал. Он оказался выше, чем я думал, – ростом с покойного Коллинсона – и, несмотря на расслабленность, отменно мускулистым. Я последовал за ним к пыльному автомобилю, стоявшему перед конторой. Ролли-старший с нами не пошел.
– Вам кто-то сказал про это? – спросил помощник шерифа, когда мы уже ехали.
– Я на него наткнулся. Знаете, кто такой Картер?
– Кто-то особенный?
– Вы слышали об убийстве Риза в сан-францисском храме?
– Ага, читал в газетах.
– Миссис Картер – это Габриэла Леггет, замешанная в деле, а Картер – Эрик Коллинсон.
– Тц, тц, тц.
– А ее отец и мачеха были убиты за несколько недель до этого.
– Тц, тц, тц, – отозвался он. – Что там у них вышло?
– Родовое проклятие.
– Ну? Правда?
Я не понял, серьезно ли задан этот вопрос, хотя вид у него был вполне серьезный. Я в нем еще не разобрался. Шут он или не шут, но он помощник шерифа по Кесаде, и это его бенефис. Ему положено знать факты. И пока мы тряслись на ухабистой дороге, я изложил ему все, что знал, от 1913 года в Париже до моей последней находки на скале.
– Когда они вернулись после женитьбы из Рино, Коллинсон ко мне зашел. Им нельзя далеко отлучаться, пока идет процесс над шайкой Холдорнов, а он хотел подыскать для жены тихое место: Габриэла еще не в себе. Вы знаете Оуэна Фицстивена?
– Писателя, что жил здесь в прошлом году? Ага.
– Ну вот, он и предложил это место.
– Знаю. Мне старик говорил. А зачем они поселились под чужой фамилией?
– Чтобы спрятаться от газетчиков и, может быть, – от чего-то вроде сегодняшнего.
Он глубокомысленно нахмурился и спросил:
– Значит, по-вашему, они чего-то похожего ждали?
– Ну, задним числом, конечно, легче всего сказать: «А я вам что говорил?» И все же считаю, в обеих историях, касавшихся этой женщины, мы ответов не нашли. А если нет ответа, кто знает, чего ждать дальше? Мне не очень понравилось, что они решили уединиться, когда над ней еще что-то висит, – если вправду висит, но Коллинсон настаивал. Я взял с него обещание, что он протелеграфирует мне, если заметит что-то странное. Вот он и протелеграфировал.
Ролли кивнул раза три или четыре, потом спросил:
– Почему вы думаете, что он не сам упал со скалы?
– Он меня вызвал. Что-то было неладно. Кроме того, слишком много накрутилось вокруг его жены – не верится, что тут одни случайности.
– Там ведь проклятие, – сказал он.
– Это конечно, – согласился я, вглядываясь в его невыразительное лицо. Ролли по-прежнему был для меня загадкой. – Но беда в том, что уж больно аккуратно оно сбывается. Первый раз с таким проклятием сталкиваюсь.
Минуты две он хмурился, взвешивая мое суждение, а потом остановил машину.
– Здесь нам придется вылезти: дальше дорога не такая хорошая. Хорошей, впрочем, она и раньше не была. А все ж таки слышишь иногда, что они сбываются. Такое иной раз бывает, что поневоле думаешь: нет, есть на свете... в жизни... всякое, не совсем понятное. – И когда мы уже зашагали, он нахмурился и подыскал подходящее слово. – Непостижимое, что ли.