— Мы даже не знаем, жив ли мой брат, — ответил король Дануб. — Вот уже много месяцев мы не получаем из Вангарда никаких вестей.
— Если бы с принцем что-нибудь случилось, мы бы наверняка получили известие оттуда, — возразил Калас.
Дануб кивнул.
— Возможно, — согласился он. — Но у нас нет уверенности. Кто знает, возможно, мой брат уже болен чумой и сейчас лежит в лихорадке.
Калас вздохнул.
— Как ни тяжело, такое вполне может быть, — добавил Дануб, затем обернулся в сторону Констанции.
— Какое решение видится тебе? — спросил он, хотя ему и Каласу было вполне очевидно, на что она намекает.
Констанция, встретив взгляд короля, обернулась в тот угол зала, где возились ее… их дети.
Герцог Калас рассмеялся.
— Как удачно, — пробормотал он.
Однако король Дануб все воспринял по-другому.
— Действительно, как удачно, — повторил он, вкладывая в эти слова совсем иной смысл. — Приключившееся с нами сегодня напомнило мне о том, насколько непрочно наше существование.
Он встал с трона и медленно подошел к Констанции.
— Будь моим свидетелем, герцог Калас, — торжественно произнес король.
— Да, ваше величество, — послушно ответил герцог.
Упрямец Калас отлично знал, в каких случаях нельзя переступать границы дружбы с королем.
— В случае моей смерти трон переходит к моему брату, принцу Мидалису, который ныне правит Вангардом, — официальным тоном начал Дануб. — Если же принц Мидалис по какой-либо причине не сможет занять трон, тогда Мервик, сын Констанции и сын короля Дануба Брока Урсальского, будет провозглашен королем Хонсе-Бира и ему будет назначен регент из герцогов для управления королевством до тех пор, пока Мервик не войдет в надлежащий возраст и не будет надлежащим образом обучен, чтобы воссесть на троне и править самостоятельно. Помимо Мервика, в случае невозможности короновать его, тем же правом наделяется мой второй сын Торренс, которому также будет назначен регент. И этим регентом я желал бы видеть тебя, мой друг Калас, если у тебя нет возражений.
Сияющая Констанция молчала. Молчал и герцог Калас, лицо которого выражало нечто среднее между удовольствием и отвращением.
— Разыщи и приведи сюда королевского писца, — велел Констанции Дануб. — Пошли за настоятелем Сент-Хонса и созови всю придворную знать, какую застанешь в замке. Мы провозгласим свою волю снова, при свидетелях и с соблюдением всех формальностей, которые требуются для этого торжественного случая.
Констанция радостно выпорхнула из зала.
— Надеюсь, что в момент зачатия детей она доставила вам столько же наслаждения, сколько вы доставили ей сейчас, — проговорил герцог Калас.
Суровый и угрожающий взгляд Дануба подсказал герцогу, что он вновь пересекает почти невидимую границу, отделявшую слова друга, обращенные к другу, от слов одного из герцогов, обращенных к его королю.
— Дорога совсем измотала меня, — посетовал принц Мидалис Андаканавару, когда они уже ехали по знакомым местам Вангарда. — Не понимаю, как вы можете вести кочевую жизнь.
— Мы привыкли кочевать, — ответил ему Андаканавар. — Мы движемся вслед за стадами лосей и оленей, стремясь уберечься от нестерпимого зимнего холода на севере и от летнего безумия насекомых на юге.
Мидалис с улыбкой кивнул, но слова друга не убедили его в преимуществах кочевой жизни.
— На этот раз дорога была совершенно пустынной, — продолжал рейнджер. — Редкие встречи, и те лишь по необходимости. Поверь мне, друг, когда-нибудь ты с радостью повторишь это путешествие. Вот уйдет чума, тогда все будет по-другому. Можно будет заехать в какой-нибудь крестьянский дом на обед. Или посидеть в трактире с дюжими лесорубами из Тимберленда.
— Наверное, так оно и будет, — согласился Мидалис. — А пока я рад, что мы почти дома.
Вскоре оба всадника были на подступах к Сент-Бельфуру. Им оставалось лишь пересечь поле, отделяющее их от монастыря.
У монастырских стен сгрудились чумные больные. Многие из них были при смерти.
Розовая чума, которую принц Мидалис всячески старался избежать во время своего путешествия, поджидала его у дома.
— Жаль, что я не родился с утробой и прочими женскими прелестями, — усмехнувшись, сказал герцог Калас, повстречав Констанцию поздним вечером того же дня в одном из коридоров замка, освещенном колеблющимся светом факелов. — А еще — с чарами, чтобы завлекать особ высокой крови.
Констанция зло посмотрела на него, но герцог громким смехом загладил напряжение.
— Поверь мне, я тебя ни в чем не виню, — сказал он.