Так вышло, что этот его болезненный друг ввязался в драку. Джереми даже не заметил, что он сказал или сделал, как свалка уже началась и поглотила его с головой. С трудом выбравшись из человеческого месива, тяжело дыша, Джереми стер рукавом кровь, сочащуюся то ли из носа, то ли из разбитых губ, залпом допил чужое пиво со стойки, ухватил брошенную кем-то недопитую бутылку, грохнул ее о край и нырнул назад.
В Пулу на следующее утро он не уехал.
Он, вместе с другими студентами и бездомными, не сумевшими откупиться, оказался в полиции. Вот только Джереми был единственным, кто держал в окровавленных руках горлышко от бутылки. Сам он ничего не помнил, а то, о чем помнил, предпочел бы забыть.
Умыться ему не дали, и теперь кровь неприятно стягивала кожу на руках и на лице, все чесалось и зудело. В темной сырой камере, больше похожей на пыточную, светила одна уныло чадящая лампа. Оба полицейских, похожие, как близнецы, пугали его до ужаса. Лица у них были хищные, злые. Джереми сполз по стулу, вытянул перед собой крепко стянутые руки и забормотал признание. Отец с самого детства учил его не врать. Конечно, в его учении не подразумевалось убийство, но он служил на войне, так что этот вопрос не стоял так остро.
Наверное, его отец никогда не убивал людей. А Джереми вдруг осознал, что в самом деле убил того парнишку, которого даже не заметил, пока не пришел в себя. Все руки, и шея, и лицо у него были в крови, своей и чужой, а горлышко бутылки он бросил прямо перед полицейскими. Те, конечно, подобрали, и теперь один из близнецов крутил этот кусок стекла в руках. Джереми стало еще страшнее.
Наверное, так страшно в последний раз ему было, когда мать выгоняла то, что вернулось из Африки вместо отца.
Его не били. Но лучше бы, наверное, били, требуя признаться в совершенном убийстве. А так с ним было все понятно: он убил. Полицейские явно тяготились необходимостью его допрашивать. Он для них был всего лишь частью рутинной работы - не нужно было быть ни слишком умным, ни чересчур опытным, ни привычным к столичной жизни, чтобы разобрать на их лицах то же самое выражение, которое завладевало лицом Патрика во время постоянно повторяющихся разбирательств одних и тех же размолвок между жителями их города. Кем бы ты ни был и где бы ты ни находился, тебе нужно совершить что-то из ряда вон выходящее, чтобы стать особенным для полицейского. Или для кого бы то ни было еще.
Осознание этого, как ни странно, помогло Джереми если не успокоиться, то хотя бы смириться с происходящим, и он без удивления услышал свой собственный голос:
- Я убил человека.
Он ответил, не дожидаясь вопросов полицейских, но и это не выбило их из привычной колеи равнодушного допроса. Сколько таких преступников проходило перед ними? Боящихся, готовых признаться во всем в надежде на то, что это признание поможет хоть как-то смягчить неминуемую участь.
Джереми зацепился за последнее слово, произнесенное им самим, и сказал уже громче, снова не давая полицейским его перебить:
- Человека. Я - человек - убил человека.
Полицейские переглянулись, и один из них - тот, что справа, - переспросил:
- Ты уверен?
- В том, что я человек? - ответил вопросом на вопрос Джереми, чувствуя на языке горечь то ли от выпитого накануне, то ли от произносимых слов. - Или в том, что я убил именно человека? Уверен так же, как в том, что все мы - творения Господни.
По лицам полицейских пробежала еле заметная тень, которую Джереми отметил краем сознания и тут же забыл, поглощенный своими собственными переживаниями.
- Отец учил меня, что нет ничего выше братства во Христе, - глухо сказал он. - Что в наше время, когда на земле расплодилась нечисть, мы - люди - должны объединиться перед лицом общего врага. Общей напасти. И что же? Люди продолжают убивать друг друга, будто мало тех, кто вводит умы человеческие во искушение ради забавы.
Слова слетали с его губ легко и свободно, будто и не было тех лет, когда Кирстин запрещала ему вспоминать даже имя отца. Аластор стоял за спиной у Джереми, дыша ему в затылок, и губы Джереми двигались будто помимо его воли, освобождая посеянное внутри него много лет назад и так и не умершее через годы.
- Они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы. Они убивают ради забавы и ради пропитания, питаясь душами, сердцами и плотью тех, кто создан по образу и подобию Божьему. В этот час...
Голос за спиной смолк, Джереми перестал чувствовать на затылке леденящее дыхание, вместо того ощутив, как в лицо пахнуло промозглым ветром с привкусом морской соли. И гари. Гари, которой никогда не было, но которая должна была быть. Гари не прошлого, но будущего.