Ты помнишь те убийства на маяке? Я не писал тебе более о них, но сейчас с уверенностью могу сказать, что ответ на вопрос, какую цель они преследовали, я обнаружил за многие тысячи миль от Фланнана - в Пергаме.
Расскажу тебе сначала о том, что открылось нашим глазам, а потом уже о своих выводах.
Храм Зевса, восстановленный нами камень за камнем - это грандиозное сооружение, с трех сторон окруженное колоннами, так что общий вид действительно напоминает трон. С каждой из трех сторон стоит по четыре колонны, одна из которых заметно выделяется среди прочих. С четвертой же стороны находятся четыре выемки: три в ряд и одна чуть впереди от них, глубже. Все выемки окружены орнаментом из переплетающихся змей. У некоторых из них можно было различить крылья и лапы, так что я все же склоняюсь к мысли, что эти рептилии были не просто змеями. Если вспомнить сказки и легенды, можно сказать, что эти изображения представляли драконов.
Этот же орнамент повторяется на колоннах, и если наша расшифровка была верной, то он означает одно и то же. В этом храме совершались человеческие жертвоприношения. Головы всех драконов обращены в одну точку, ровно посредине храма, где века, прошедшие с тех темных времен, не смогли полностью стереть ужасающий узор. Я и сам не мог себе объяснить, почему изображение глаза, довольно обычное для всех дохристианских цивилизаций, в том храме нагнало на меня такой ужас, но потом, после того как мы очистили пол храма и вернулись в палатки, я понял, что мне все это напоминало.
И теперь, друг мой, я приступаю к самому главному.
Орнамент на колоннах с каждой из трех сторон хотя и был в целом одинаков, все же несколько различался. С одной стороны драконы обвивали обычных людей, с другой - людей с искаженными чертами, словно повторяющими их необычные способности. Это сейчас мы, досконально зная о вариациях возможностей магов, то бишь людей, наделенных даром, можем понять, что означают чрезмерно длинные руки или чрезмерно большие головы на этих рисунках. Но что могли понять люди, жившие почти два десятка веков назад? Неужто уже тогда маги занимали особое место? Что-то подсказывает мне, что так оно и было.
С третьей стороны орнамент казался на первый взгляд совсем необычным, но, присмотревшись, мы обнаружили, что в объятьях драконов находились такие же сказочные существа.
Оставалась четвертая, самая загадочная сторона. Три выемки на ней - те самые, расположенные в ряд, увенчивались выбитыми в камне стрелами, направленными как в центр храма, так и извне. И только последняя выемка не была связана ни с чем.
А вот теперь я приступаю к той части своего рассказа, которая обоснована только моими собственными измышлениями. Но в их результате я уверен столь же твердо, как и в том, что мне довелось не только увидеть, но и потрогать руками.
После твоего отъезда тогда, в девятисотом году, я задержался на Фланнане ровно настолько, чтобы точно разузнать всю подноготную погибших на маяке. Не знаю, что двигало мной тогда - то ли подспудное желание оказаться лучшим владетелем для острова, чем тот, коим я являлся, то ли стремление ученого разобраться во всем, то ли Провидение. Однако же уезжал я, точно зная о том, кто именно погиб столь ужасной смертью.
Про Аластора Броуди, нашего единственного и на момент моего отъезда во вторую экспедицию еще никем не замененного священника, ты уже знаешь. И про трех смотрителей маяка тоже.
Остальные же двенадцать... Четверо были обычными крестьянами, вернее, трое - обычными, а четвертым оказался местный кузнец, уважаемый всеми. Еще четверых объединяло умение лечить, причем одной из них оказалась пришлая знахарка, которую привел тот же Аластор. А еще четверо были семьей паков, живших, как оказалось, в числе всех жителей города с незапамятных времен.
Как видишь, я не мог не провести параллель между нашим открытием и тем, что произошло на Фланнане.
И видит Бог, больше всего сейчас я хотел бы ошибаться. Но если я все же прав, то, от чего Европа содрогается сейчас - всего лишь начало. Начало, знаменующее собой нечто гораздо более ужасное.
Друг мой, Свен, вышло так, что в момент приближения смерти я не могу назвать более ни одного человека или нечеловека, которому бы доверил свои мысли и которого мог бы попросить о помощи. Я кладу это письмо в книгу, о значении которой для меня знаешь только ты. Остальные не осмелятся присвоить себе то, что принадлежит не столько моему бренному телу, уже в самом скором времени обещающему превратиться в прах, сколько душе, которая, как я искренне верю, рано или поздно встретится с тобой там, по ту сторону.