Асандир сказал, что весь остаток дня они будут ехать без остановок. Моросил холодный дождь. Дорога, словно изорванная лента, тянулась между холмами и долинами Даон Рамона, иногда на ней попадались каменные указатели, покрытые мхом и пятнами лишайников. Здесь не было деревьев; только заросли папоротника и высокой травы, прибитые к самой земле бурями и ветрами. В ложбинах лежал лед с вмерзшей в него землей. Съежившийся от холода и с ужасом думающий о еще одной бессонной ночи на мокрой земле, Лизаэр даже не подозревал, что они почти у цели. Чтобы убедиться в этом, достаточно было подняться на гребень холма. Аритон вскрикнул и резко осадил кобылу на самой середине дороги.
Лошадь остановилась не сразу, а прошла еще несколько шагов медленной рысью, будто в отместку за грубость всадника. Гнедой тоже решил показать свой норов. Сдерживая его, Лизаэр поднял голову и взглянул вперед.
Вдали из пелены тумана проступали мрачные очертания Итамона — легендарного города, некогда бывшего столицей верховных королей Ратана.
От этого зрелища перехватывало дыхание; даже Деш-Тир, казалось, не имел здесь полной власти. Ничто до сих пор не подсказывало путникам, что они увидят широкую Долину, по которой каменным шрамом тянулось прежнее русло Севернира. Когда-то по берегам реки стояли стены из розово-серого камня. Сейчас от них остались груды развалин.
Разрушения, произведенные оползнями, казались детской забавой по сравнению с тем, что сделали люди.
Дерн на развалинах давно порос диким шиповником и другими колючими кустарниками. Там, где в счастливые времена Итамона простирались сады, огороды и поля для состязаний, нынче буйствовали травы и низкорослый дикий виноград. По внутреннему краю этого пустыря тянулась вторая стена. За ней, за развороченными и наполовину опрокинутыми сторожевыми башнями, начиналось, по сути, кладбище городских зданий, занимавшее весь склон холма, который к вершине становился все более крутым. По обезображенным фундаментам можно было проследить переплетение узких улиц. Прямоугольники и квадраты, заполненные кустарником, показывали былое расположение дворов. Возникало ощущение, что по Итамону прокатилась могущественная армия и ее тараны до основания снесли и скромные дома ремесленников, и богатые особняки торговцев, и обширную рыночную площадь. Все лежало в развалинах. Остроконечные крыши просели внутрь, балки и стропила давно сгнили, разъеденные туманной сыростью. На рыночной площади, словно горсть монет, брошенных нищему, валялись повергнутые статуи.
Нижние ярусы Итамона были попросту стерты с лица земли — насилие и жестокость, творимые в городе, не знали границ. Но здесь взгляд смотрящего, будто повинуясь невидимой силе, устремлялся вверх, где к северу от центра города возвышался холм с почти отвесными склонами. Холм не был насыпным, и, если бы не темные вкрапления почвы, его можно было бы посчитать цельной скалой. Треугольная вершина холма была обнесена сплошной стеной из черного гранита. За ней лежали развалины внутренней крепости — замка, служившего королевским дворцом нескольким поколениям паравианцев, а затем и нескольким поколениям Фаленитов.
Это место буквально приковывало взгляд.
Чудовищная волна ненависти докатилась и сюда. Но посреди разрушенного величия и поруганной красоты все так же высились четыре отдельно стоящие башни, и каждая отличалась от остальных, как различаются статуи, изваянные разными мастерами. Высокие, прямые, совершенные, башни скрывались своими вершинами в тумане. Их незыблемость, неподвластность страшной участи, постигшей все вокруг, была способна взбудоражить даже самую черствую душу. Четыре свидетельства нечеловеческой гармонии линий. Четыре вместилища силы, попирающей законы времени.
Все так же лился дождь, хотя земля давно разбухла от влаги. И ветер все так же налетал, обжигая и царапая руки и лица. Но никто этого не замечал. Лошади, и те стояли смирно. Вся унылая повседневность, которая еще час назад раздражала и угнетала, мгновенно забылась. Потом Асандир нарушил молчание:
— Паравианцы построили Итамон в Первую эпоху Этеры. Внешние стены города пережили два разрушения. В первый раз их уничтожили сирдлвины — хищные твари, которых удалось полностью истребить лишь к концу Второй эпохи. Древние расы оставили город, служивший им крепостью, и нижние ярусы Итамона лежали в развалинах до начала нынешней эпохи, когда люди на месте обломков двойных стен возвели новые. Верхняя часть города сохранилась. Четыре башни, что и по сей день продолжают стоять, — ровесницы древнего Итамона. Их построили кентавры. Солнечные дети довели до совершенства их очертания, а единороги дали им Имена и окружили магической защитой.
— Прошу вас, ни слова больше! — раздался хриплый, сдавленный голос Аритона. — Умоляю, не надо!
Он был бледен. Руки, сжимавшие поводья, дрожали. Повелитель Теней, как зачарованный, вглядывался в развалины города, где правили его предки. Казалось, незримые Цепи прочно приковали его к Итамону.
— Пожалуйста, — еще раз прошептал он.
Но Асандир как будто не слышал его просьб.
— Паравианские башни — свидетельницы трех эпох. Это восемнадцать тысяч лет, на протяжении которых они видели все: от тайн древних рас до людского вероломства и предательства. За головокружительную высоту люди назвали их Солнечными башнями, или башнями Сторон Света, поскольку каждая точно указывает на одну из сторон. Но у древних все башни имели свои имена. Белая, та, что с алебастровым узором, называлась Алатвир — Мудрость. Черная восточная башня символизировала выдержку и стойкость; ее назвали Честью. Южная, та, что из розового кварца, называлась Милосердием. Башня из зеленой яшмы считалась символом обновления и называлась Келин — Сострадание. Когда в обществе утрачивается одно из этих качеств, соответствующая башня рушится. Ничего удивительного: ведь ее структура поддерживается силой связанной с нею добродетели. Итамон на языке паравианцев означает «пять башен». Когда-то там стояла и пятая башня, которая называлась Дэльтан — Справедливость. Ее также называли Королевской башней. Она обрушилась в тот день, когда паравианский король Марин Элиат пал от руки подосланного убийцы. Во время восстания против верховных королей башню разрушили окончательно, и теперь вы не увидите ничего, кроме фундамента.
Асандир замолчал, и вновь пространство наполнилось стонами и жалобами ветра. По онемевшим рукам Лизаэр понял, что все это время сидел, крепко вцепившись в седло.
Аритон выглядел так, будто его жестоко пытали. Загадочный мир паравианцев, с которым его сознание впервые соприкоснулось в Кайд-эль-Кайене, оглушил и ослепил Повелителя Теней. Осознание того, что его предали, было для Аритона настолько непривычным, что даже не успело породить гнев в его душе. Только лицо его стало каменно-неподвижным, когда он двинулся наперерез Асандиру.
— Как я вынесу все это?
Асандир, восседавший на вороном коне, сейчас являл собой неумолимого Дейлиона-судьбоносца.
— Я отвечу тебе, принц Ратанский, когда этот вопрос будет по-настоящему волновать тебя.
Аритон побагровел от ярости.
— Мне не нужен ваш ответ. Куда бы я ни повернулся, я сталкиваюсь с одним и тем же. Я как будто снова и снова взваливаю на свои плечи беды Картана. Мое сердце разрывалось от жалости задолго до того, как мы очутились на подступах к Итамону. Я ношу в себе боль и не знаю, заживет ли эта рана.
Аритон неистово пришпорил мышастую кобылу. Лошадь заржала и встала на дыбы. Аритон отпустил поводья, пришпорил кобылу еще раз и выкрикнул что-то похожее на проклятие. Голос его срывался от слез. Поводья хлестнули по бокам очумевшей лошади, и она поскакала галопом.
Аритон пронесся по узкой полоске земли, которая наподобие моста нависала над пересохшим руслом Севернира, и скрылся в развалинах города.
Дакар что-то пробормотал, отчего его пятнистая кобыла сердито ударила копытом. Лизаэра потрясла выходка брата. Одновременно ему опять стало досадно, что его не обучали магическому восприятию мира и суть происходящего в который уже раз ускользает от него. Принц подъехал к магу.
— Зачем вы довели его до такого состояния?
Асандир с непривычной мягкостью в голосе ответил:
— Этот город существует три эпохи и пережил семь грандиозных трагедий. Возможно, многое здесь покажется тебе пылью давних веков. Но для тех из нас, кто видел это собственными глазами, все имеет совсем иной смысл. Для нас Итамон символизирует мудрость, приобретенную ценою жизни людей, замученных и убитых здесь. А чего это стоило паравианцам, которые из-за людской злобы и невежества вынуждены были покинуть исконные земли? Так неужели все это действительно должно пойти прахом? Неужели все наши надежды тоже напрасны, потому что Аритону ненавистна возложенная на него миссия? Не думай, что победа над Деш-Тиром сразу же принесет здешним королевствам мир и согласие. Противоречия зашли слишком далеко, и эта победа нарушит шаткое равновесие, существующее сейчас. Необходимо восстанавливать справедливое правление. Новый правитель Итарры, если он действительно хочет устранить пропасть между городами и кланами, обязан быть потомком верховных королей.