— По-моему, ему требуется помощь лекаря, — продолжал ворчать Каол. — Хотя, Даркарон меня побери, не хотел бы я исполнять роль няньки его высочества.
Заметив перемену, произошедшую с Каолом, менестрель заботливо убрал инструмент и завязал тесемки. Если он и был удовлетворен, то ничем не показывал этого. Халирон ждал, пока Каол спохватится и спрячет в ножны кинжал. И боевой командир сделал это, опустив голову. Чувствовалось, что ему стыдно. Потом они молча двинулись вслед за Аритоном к пещере. Там они так же молча извлекали из-под пепла и вручали заботам наследного принца Ратанского останки его многочисленных погибших подданных.
За этим скорбным занятием незаметно проходила ночь, но каждый бессонный час отражался на лице менестреля. И на лице Каола добавлялось морщин. Постепенно рассветало. Лес наполнялся щебетанием птиц, которым больше не мешал звон оружия. Шаг за шагом все трое добрались до ложбинки, где валялись древки стрел. Неподалеку рос раскидистый старый бук, со всех сторон окруженный телами убитых. Они лежали плотным кольцом, словно гирлянда водорослей, принесенных приливом.
Выйдя из транса, помогавшего ему исполнить скорбную миссию, Аритон вдруг схватил Халирона за руку.
— Дальше я один. Под тем буком раненых нет.
Умерщвление человека силой оружия отличалось от убийства с использованием магии, вмешивающейся в его судьбу и искривляющей ее. Освобождение душ тех, кто погиб, защищая Джирета, было тяжелым и изнурительным; оно давалось Аритону намного труднее, чем все совершенное им до сих пор.
Души этих мертвецов не радовались его появлению, а в неописуемом ужасе шарахались от Аритона. Он был для них не просто убийцей; он был чародеем, предавшим их на таких уровнях бытия, на которых сами они не могли защититься. Чтобы освободить их, Аритону пришлось предстать перед ними предельно беззащитным. Он должен был снять все преграды и позволить этим душам выкрикивать ему в лицо проклятия. Он должен был вынести их боль, позволить им мучить его, пока его непротивление не заставит их успокоиться.
Когда магическое паравианское благословение освободило их, Аритону не посчастливилось разделить с ними обретенный покой. Он выглядел измученным; глубочайшее раскаяние и сожаление о содеянном лишили его даже слез.
Задолго до конца этого действа Халирон почувствовал, что больше не в силах наблюдать за происходящим.
Каол, не способный оценить истинную суть увиденного, замечал лишь внешние страдания Аритона.
— Зачем ему это нужно? — несколько раз спрашивал он. Менестрель давал уклончивые ответы, не в состоянии объяснить того, что было закрыто для восприятия Каола. Деширец понял лишь одно: здесь есть некая тайна, которую ему не разгадать.
Когда боевой командир, который, как ему самому казалось, вдоволь навидался человеческого горя, более не смог оставаться молчаливым, он произнес слова, означавшие величайшее признание с его стороны:
— Аритон могущественнее Стейвена.
— Хорошо, что ты это понял, — ответил Халирон. — Тебе было дано постигнуть. Многие этого так и не осознали, но те, кому удалось, будут его друзьями.
К этому времени был закончен подсчет погибших Итарранцев и основной части погибших бойцов из кланов Дешира. Под буком оставался лежать один Мадрей. Его глаза были открыты, руки раскинуты в стороны. В груди зияла рана. Страдая от душевной боли, Аритон посмотрел на лицо погибшего. У него перехватило дыхание: на лице старого бойца не было печати страдания, на нем запечатлелось выражение удивительного, глубокого покоя.
Дрожащими руками Аритон откинул седые волосы Мадрея и зажал его голову в ладонях. Не видя утреннего света, глухой от горя, Аритон закрыл глаза и произнес Имя. И ощутил не страх или волнение, а неистовый весенний ливень, обильный снегопад и тепло солнца. Аритон слился сейчас с душами деревьев и ощутил то, что и они — безмятежный покой.
Он отказывался понимать увиденное. Магия, погубившая ради спасения Джирета более полусотни жизней, оказывается, одну жизнь спасла.
Принц в изнеможении опустил голову. Халирон и Каол бросились к нему. Аритон шатался, не в силах побороть подступавшее головокружение. Ему казалось, что сам Даркарон с неодобрением смотрит на него откуда-то из темных глубин.
— Этого я тоже спас, — прошептал он, словно моля Даркарона о прощении, — Позаботься о нем. Пусть его душа живет.
— Ваше высочество, — прошептал Каол.
Он быстро опустился на колени и подхватил лишившегося чувств Аритона.
С восходом солнца ветер разогнал туман над вершинами холмов Аретской равнины, лишь в долинах он еще продолжал висеть пухлыми клочьями. Совсем как вчерашним утром. Но теперь стук капелек росы, стекавших по камням, заглушался стонами раненых солдат. Лизаэр Илессидский так и не удосужился сменить лохмотья мундира на другую одежду. Свой плащ он давно отдал — в лагере не хватало бинтов для перевязки. Лизаэр опустился на колени перед очередным раненым. Копьеносец дрожал и метался, кажется, он находился без сознания.
— На сей раз — обыкновенный бред, — заключил сопровождавший принца лекарь.
Хоть этого судьба уберегла от заражения крови. А скольких не уберегла? И скольким из тех, кого удалось вынести из ада магических теней, суждено умереть от гангрены? Лекарь поднялся с колен и с досадой отшвырнул сумку. Лекарств там больше не было. Не было даже ниток, чтобы зашивать раны. Армия ведь готовилась к победоносной войне, и весь скромный запас лекарь израсходовал еще ночью, оперируя тяжелораненых. Наутро он еле переставлял ноги. После всего, что он навидался в лекарском шатре, у него пропала охота произносить утешительные слова и вообще разговаривать.
Лекарь давно служил в итарранской армии, но еще никогда не видел столь разрушительной войны, как эта. Заметив, что принц настроен произносить слова успокоения бредящему копьеносцу, он сказал:
— Этот парень вряд ли даже осознает ваше присутствие. Кстати, повозки готовы. Не желаете ли проводить главнокомандующего Дигана?
— Я скоро подойду, — ответил Лизаэр.
Он наклонил голову. Влажные от росы волосы упали на перевязанную левую руку. Некоторое время лекарь глядел на принца со смешанным чувством недоумения и восхищения, потом устало побрел прочь. Едва ли утешительные слова помогут этому бедняге. Ему вряд ли помогли бы и снадобья, окажись они под рукой. Вот еще одна жертва вторжения в Страккский лес. Лизаэр ни на минуту не забывал, что эта война лежит на его совести. Но прежде чем идти к Дигану, ему хотелось побыть наедине с собой и все обдумать.
Вдалеке щелкнул хлыст возницы. Потом послышался крик какого-то охрипшего командира. После ночного кошмара некоторые солдаты панически боялись теней. Наверное, опять кто-нибудь пытался мечом проткнуть тень от куста.
Со временем это пройдет. Но отныне для всех, кто побывал в Страккском лесу, темнота останется враждебной.
Солдаты, таскавшие в лагерь ведра с водой, видели удрученно застывшего Лизаэра и участливо перешептывались. Все знали, что он до сих пор ни на минуту не сомкнул глаз. Вместе с Пескилем они составляли списки погибших. Потери были чрезвычайно велики, и далеко не всех удалось занести в этот скорбный реестр. Сам валясь с ног, Лизаэр не желал покидать берега реки, приветствуя и ободряя всех, кому удалось живыми выбраться из леса. Он шагал вровень с носилками, вселяя в раненых надежду. Сломанные ключица и ребра не помешали ему рукотворным светом разгонять животный страх, охватывавший солдат. На протяжении всей этой долгой ужасной ночи он добродушно подшучивал над перепуганными командирами из числа Итарранской знати и помогал хирургу промывать раны и останавливать кровь. Пусть этот принц вырос в королевском дворце, но ни у кого не повернулся бы язык назвать его изнеженным.
В серой предрассветной мгле, когда многие из оставшихся в живых вдруг начали осознавать размеры случившейся трагедии и впадать в уныние, одно присутствие Лизаэра мгновенно вселяло бодрость в их сердца. Солдаты были готовы исполнить любое его желание. А какую преданность интересам Итарры проявил этот человек, сравнительно недавно появившийся в их городе! Без рукотворного света Лизаэра жертв возле пещеры было бы намного больше. Солдаты уже знали об участи товарищей, загнанных Аритоном в лабиринт теней в западной долине.