— Грихен — последний сын покойного графа Эрданского. Поскольку двое его старших братьев погибли от рук итарранских наемников, вчерашнее столкновение на перевале чревато прекращением династии, появившейся задолго до восстания.
Аритон не торопился признавать свою вину.
— Всего этого вполне можно было избежать.
— Да, если бы Содружество позволило себе насильно вмешиваться в человеческие судьбы.
Асандир разглядывал свои пальцы, давая Аритону время понять и прочувствовать главное: его судьба не является заранее предрешенной и неизменной. Прямо сейчас он может оседлать лошадь и покинуть форпост, и никто не станет его преследовать — разве что горожане, приняв за варвара из клана. Есть и другой путь: взять несравненную лиранту и отправиться в долину, чтобы учиться мастерству у менестрелей клана и спокойно дожить до глубокой старости.
Аритон повернулся и встретился с глазами мага, ясными, как зеркала, и удивительно безмятежными.
— И вы бы с легкостью позволили мне отправиться туда, куда я пожелаю?
— Позволил бы. Вопрос в другом: а ты сам готов себе это позволить?
Асандир разбередил рану, и вся боль, лишь затаившаяся со времени изгнания из Дасен Элюра, вспыхнула вновь.
— Даркарон-мститель и тот милосерднее! — закричал Аритон.
— А кто позаботится о кланах Ратана? — спросил Асандир. Бездна горечи ощущалась в его словах. — Какое милосердие ожидает их, когда над Этерой опять засияет солнце и горожане в страхе ринутся убивать всех без разбору, но не будет законного правителя, чтобы остановить эту взбесившуюся орду?
Из груди Аритона вырвался звук, похожий одновременно на всхлип и ругательство. Едкий сарказм, которым он попытался защититься от нежелательных расспросов, на сей раз не помог ему. Спокойствие Асандира напоминало морские воды при полном штиле; острые копья чувств, владевших Аритоном, бесследно пропадали в этих глубинах. Маг без всякого злорадства или попыток вмешаться следил за внутренней борьбой Аритона. Понимание, безграничное понимание — только оно отражалось в его глазах.
В горле у Аритона стоял комок, к глазам подбирались слезы. Упрямо отгоняя их, он сказал:
— Вы снова и снова возвращаете меня в Картан.
— Ты не был бы собой, если бы сам постоянно не устраивал себе Картан.
— Эт милосердный, — с горечью усмехнулся Аритон. — Худший мой враг — это я.
В предлагаемой ему свободе не содержалось главного — свободы выбора, но было лишь повторение горестной судьбы с ее извечной отравой — добровольным принятием на свои плечи людских страданий.
— Я просил тебя лишь об одном: добраться со мной до Альтейнской башни, — напомнил Асандир. — Подумай, ну где еще тебе помогут примирить твои магические силы с обязательствами, наложенными твоим происхождением?
Сострадание, звучавшее в голосе мага, было страшным оружием; подобно плети оно хлестало по разуму Аритона, и так истерзанному тяготами долга. Аритон отвернулся, его плечи тряслись от беззвучных слез. Он проклинал заботливость своего мучителя. Раздайся из уст Асандира хотя бы одна угроза, одно принуждение, одно слово, произнесенное повелительным тоном, и у Аритона появился бы повод бежать отсюда.
Однако Асандир захлопнул ловушку, полный искреннего сочувствия, которое разрывало на куски душу.
— Если ты все же предпочтешь закончить это путешествие, я расскажу Содружеству Семи о терзающих тебя противоречиях. Сейчас я не могу ничего тебе обещать. Но если удастся найти компромиссное решение и освободить тебя от королевского бремени, я целиком буду на твоей стороне.
— Последний гвоздь в мой гроб? — выдавил из себя улыбку Аритон. — Под давлением обстоятельств я вынужден согласиться.
Морозный воздух обжигал ему легкие. Голова раскалывалась. Стоя спиной к магу, Аритон глядел на силуэты лошадей в стойлах. Руками он крепко ухватился за ограду, опасаясь, что не удержится и, чего доброго, вцепится в Асандира.
Асандир улавливал его чувства.
— В борьбе с Деш-Тиром у Содружества Семи нет иного выбора.
— Эт милосердный! — Вместо удара Аритон перенаправил всю свою разрушительную силу в злую шутку. — Как же, Дакар не переживет, если мы не исполним его драгоценного пророчества! Здесь меня уговаривать не надо; я помню, что обещал сразиться с Деш-Тиром.
— Судьба твоего королевства столь же важна, как и борьба с Деш-Тиром.
Должно быть, маг повернулся, собираясь уйти. За шумом ветра Аритон не расслышал его шагов. Но Повелителю Теней очень не хотелось сейчас оставаться одному. Он резко обернулся, встретился с бездонными глазами Асандира и бросил на него острый, как стрела, взгляд.
— В таком случае мы должны очень хорошо понимать друг друга, — сказал Аритон.
Асандир понял: наследный принц Ратана все еще колеблется и принятие наследия не является для него решенным делом. Однако маг не выказал раздражения. С печалью в душе он прислушивался к завываниям ветра, дующего над форпостом, как будто в этих унылых звуках содержался ответ на все человеческие страдания. Аритон ждал его ответа. Асандир знал: что бы сейчас ни творилось в душе этого совсем еще молодого человека, он не позволит себе скатиться до того, чтобы посчитать магов Содружества своими врагами.
— Скажи-ка мне, — наконец нарушил молчание Асандир, — если бы нам пришлось поменяться местами, чем бы ты занялся?
— Стал бы искать паравианцев, — почти мгновенно ответил Аритон.
Асандир вздохнул. Охватившая его грусть была столь же гнетущей, как и горный туман.
— Мы пытались, — тихо произнес он. — Киладис, один из нас, отправился их искать. Древние расы были главной ценностью в его жизни.
Воцарилось недолгое, но напряженное молчание.
— Он так и не вернулся.
Больше Асандир не сказал ни слова. Ночь вдруг показалась ему слишком темной, а ветер, дующий с гор, пробрал до костей. Повернувшись, маг зашагал в сторону огней форпоста, оставив Аритона наедине с лошадьми и обуревавшими его тягостными мыслями.
Альтейнская башня стояла на холме, невдалеке от того места, где поросшие кустарниками дюны граничили с Соляной пустыней. Шпилю башни приходилось выдерживать непрекращающийся натиск ветров. Проходили годы и века, снегопады сменялись иссушающим летним зноем, но в любое время в ставни верхнего этажа со стоном бился ветер, шелестя свитками пергамента, засунутыми между заплесневелыми кипами книг. Между ними, словно половинки яичной скорлупы среди соломы, валялись немытые чайные чашки, позвякивая и ударяясь о незакрытые чернильницы, и россыпи аккуратно очинённых перьев. Сетвир, маг из Содружества Семи и его летописец, неустанно вел свои записи. Его сознание простиралось далеко за пределы башни и охватывало великое множество событий: от перемещения крупных армий до превращения головастиков во взрослых лягушек. Все, что было достойно внимания, скрупулезно заносилось на пергамент. День сменялся ночью, но маг и не думал зажигать светильники или отправляться в постель.
Надо ли говорить, что он точно так же забывал об окружающих звуках? И все же, когда за оконной створкой послышалось негромкое царапанье, словно там заскреблась неведомо откуда взявшаяся летучая мышь, Сетвир поднял голову. Его отрешенный взгляд сразу стал острым, маг отложил птичье перо, которым писал.
— Трайт? — произнес он, вскакивая с места.
Сетвир решительно направился к окну. Следом потянулся шлейф пыли, скопившейся за шесть дней на его сутане.
Опрокидывая заваленные свитками стулья, маг добрался до окна и открыл ставни. За окном серело туманное предрассветное небо.
Вознагражденный хлопаньем черных крыльев, Сетвир улыбнулся.
— С возвращением тебя, братец, — сказал маг, обращаясь к ворону, усевшемуся ему на вышитую манжету.
Ворон каркнул, дерзко вскинул голову и моргнул глазом, в котором светился ум.
Сетвир вспомнил, что надо закрыть окно. Иногда он забывал это сделать.
— Малыш, а ты привел с собой своего хозяина?
Ворон перепрыгнул ему на плечо и с укоризненным видом стал счищать оттуда пыль. Сетвир ждал. Тогда ворон, переминаясь с ноги на ногу, вновь нетерпеливо каркнул. Маг усмехнулся.