Он даже не собирался ее останавливать. Но и смотреть на меня не мог. Он предпочел занять позицию даже не наблюдателя, а отстраниться от всего происходящего, будто его и нет тут. Но он был. И все происходящее сейчас случалось из-за него.
— О-о, je t'aime, mon amour[1], - театрально проговорила Соня.
Почувствовала, что мое сердце куда-то падает. Она знала. Он рассказал ей о наших отношениях. То есть, я думала, что между нами есть отношения. Та валентинка вовсе не знак внимания ко мне, а лишь еще одна уловка, чтобы разогреть во мне чувства. Чтобы сделать еще больнее.
— Так понравилось быть репетитором?
— Это та самая училка, которая всех соблазняет, — пошутил кто-то из парней, явно намекая на неприличные вещи.
— А что, мне тоже репетитор нужен, люблю чудачек.
Пока атмосфера вокруг была веселая, между мной и Соней метались молнии.
— Я же сказала тебе, что он мой, — было произнесено так, чтобы слышала только я. — Филипп решил, что тебя легко будет развести. Мы просто хотели повеселиться. Спасибо, что была такой дурой и рассмешила нас. Теперь вали и никогда больше к нему не подходи.
— А что, если я ему нравлюсь?
На секунду лицо блондинки вытянулось, она не ожидала, что я отвечу, по ее плану я прямо сейчас должна была убежать из дома в слезах. Но тут она залилась хохотом, да так звонко, что все снова смотрели на нас.
— Вы слышали? — Соня покраснела и утерла слезы. — Она сказала, что нравится Филиппу.
Теперь уже краснела я. Это услышали все. Мои глаза забегали в панике, а браслет начал нагреваться.
Ища, на чем можно сфокусироваться, я заметила в самом углу за толпой Маринку, тихо сидящую на барном стуле с кухни. Она потягивала что-то из вытянутого стакана с трубочкой. Нарядная, в ярко-красной юбке, обтягивающем топе, высокий хвост. Если мотивы Филиппа завести меня сюда понятны (добить окончательно), то почему моя подруга не сказала мне о запланированной травле остается тайной. Откуда она вообще тут взялась? Постоянно ходит за Соней хвостиком и расплывается в восхищении, когда та с ней заговаривает, но Соня никогда ее ни во что не ставила, тем более для приглашения на, уже свою, вечеринку.
Если, конечно, это не было пропуском в круг избранных.
Марина не смеялась, но смотрела мне в глаза, в которых извинения уж точно не читались.
И Филипп не смеялся. Он сглотнул и сильнее вжался в спинку дивана, пытаясь стать с ним одним целым. Но у него не вышло, ведь Соня бодро направилась к парню. Она плюхнулась в середину, поджав ноги под себя, и крепко притянула Филиппа к себе.
— Фил, ты слышал. Может, скажешь Лифчику правду, что срок годности истек.
Он молчал, выжигая взглядом дыру в полу.
— Кто тебе нравится, малыш? — Соня провела пальцем по щеке парня.
— Ты, — он буркнул что-то непонятное.
— Кто-кто? — Соня провела пальцем до подбородка, и сама повернула его голову на себя. Филипп вздохнул и поднял глаза на блондинку.
— Ты.
Девушка победно улыбнулась и, не убирая руки с лица парня, резко притянула, впиваясь в губы Филиппа страстным поцелуем.
В комнате все закричали, будто наша сборная по футболу забила на чемпионате мира. Теперь уже глаза опускала я. Не хватало воздуха, ноги подкашивались, картинка плыла, будто я выпила содержимое из бутылок вокруг. Сцепила руки за спиной и стянула с себя браслет, который оставил ожог на запястье. Стало еще хуже, почувствовала тепло в животе, которое стремительно направлялось выше и уже стекало от плеч к ладоням, обжигая вены.
Соня вновь поднялась, а голова Филиппа упала, будто она выпила из него последние силы.
— Как-то так, — пожала она плечами.
— Не расстраивайся, Лифчик, можешь со мной зажечь. Сегодня я и на тебя согласен, — Корнеев притянул меня к себе сильной рукой так близко, что наши щеки соприкоснулись.
От него разило алкоголем и по́том, улыбка с отколотым, видимо на тренировке, зубом вызывала отвращение. Я почувствовала себя маленькой синицей в клетке, которую вот-вот скормят голодному льву.
Рефлекторно выставила руки, отталкивая парня от себя, браслет упал куда-то на пол в обломки валентинки. Но Корнеев не дал мне вырваться, разворачивая спиной к своему животу. Теперь я чувствовала его горячее и угрожающее дыхание на своем ухе.
— Ты же любишь у нас с огоньком, — шутка явно понравилась окружающим, у которых я теперь ассоциировалась с поджогами.
Со всей силы скинула руку одноклассника с себя, уже не видя половины комнаты. Перед глазами все поплыло, мысли путались. Головой я понимала, надо сосредоточиться, иначе трагедии не избежать, а уже обиженное сердце молило отдать все силы ему.
Отошла на шаг от Корнеева, внимательно на него смотря, в ожидании следующей атаки. Но тут действие совершилось с другой стороны — какой-то парень черканул зажигалкой у подола моего платья. Я испуганно отпрыгнула обратно, но Корнеев тут же сделал тоже самое перед моим лицом, ослепляя пламенем и без того затуманенный взгляд. Я вскрикнула, не сумев больше сдерживаться. Одновременно с криком вырвалась магия, которая просилась на мою защиту.
Бутылки на столе взорвались, фонтан дошел до самого потолка и с шумом залил мягкий ковер, на котором я еще вчера думала, что провожу свои лучшие дни. Напиток в стакане Марины тоже поднялся вверх, забрызгав весь ее наряд.
В комнате наступила секундная тишина. Ребята, казалось, мгновенно протрезвели и обдумывали произошедшее. Если провести расследование, то массовый взрыв напитков вполне можно объяснить спертым воздухом в доме. Но пьяные люди не нуждаются в объяснениях, тем более имея грушу для битья.
Поднялся шум. Кто-то смеялся, хлопал в ладоши, меня называли ведьмой, что-то говорили, трогали, я видела перед собой лишь силуэты рук, тянущиеся ко мне. Голоса перемешались, превратились в один большой гул, который давил на мозг. Я поняла, что больше не могу удерживать ни себя, ни магию, ни чувства внутри. Браслет, который хоть немного меня спасал, сейчас потерян в облитом ворсе ковра и искать его времени нет, я могу взорваться точно, как эти бутылки в любую секунду. И, не дожидаясь следующей волны, нахожу себе в силы убежать из дома.
Не помню, как открыла дверь, калитку, в какую сторону побежала. Темнота стояла в глазах или я вовсе их закрыла, бежала вперед, держа ладони на ушах. Куртка так и осталась валяться в общей куче, ботинки промокли, кажется, я бежала прямо по сугробам. Метель поднимала вырез платья, острые снежинки на полной скорости царапали ноги, руки, лицо, но эта боль не могла привести меня в чувства, становилось только хуже.
Я внезапно для самой себя остановилась и упала коленями на снег, волосы закрыли лицо, а дыхание сбивалось как у раненого зверя в погоне. Чувствовала себя так же. Я переходила то на хрип, то на плач, внутри боль рвала грудь, царапала ключицу, я не понимала, от чего мне хуже. Сунула руки в снег, который тут же расплавился, оголяя землю. Мои ладони были точно такого же черного цвета, но вовсе не из-за грязи. Магия с пальцев двигалась по предплечью выше, и я чувствовала это. По-хорошему надо бежать домой, чтобы срыв случился там, а не посреди улицы, но я не знала, где нахожусь, в какую сторону двигалась, убежала далеко или всего пару метров, никакой физической силы или истощения я не ощущала, не было холода, боли, мозг уже не руководил телом и действиями.
Не знаю, сколько я просидела в грязевой луже, растопленной собственным огнем, полностью промокшая, в красных пятнах на коже от холода, снег засыпал волосы, ресницы, брови. Не помню, как встала и пошла вперед, руки бессильно болтались, каждый шаг совершался с трудом. Я двигалась против ветра, щуря глаза от летевших осколков, но смотреть мне было некуда, перед лицо мелькал образ Филиппа: вот он улыбается мне в школе, держит за руку у себя дома, целует меня… и тут же на мое место становится Соня, его медовые глаза опущены, щеки напряжены.
Он все он.
Он использовал меня, наивную глупую девочку, решающую домашку за двоих. Слишком просто сказать ей пару лестных слов, и она уже выполняет трюки, как дрессированная собачонка. Он водил меня за нос, дома сам тянулся, в школе избегал, слушал, что говорят его друзья про меня и просто молчал. Мог отшить меня в тот же день, как Соня обратила на него внимание, но зачем-то держал при себе, издевался, зная, что мне не нравятся такие игры.