— Подумать только, еще восемнадцать не успело исполниться, а они уже глаза наливают.
— Но мы не собирались алкоголь покупать, я случайно задела бутылку, — в сотый раз оправдывалась я.
— Такой симпатичный парень был. Ишь, что с собой сделал. Не узнать. Вот, что бутылка с людьми делает.
— Наркоман теперь еще точно.
— Ну знаете, — я вырвала паспорт из рук женщины. — Мы же молчим, что вам с таким характером только надзирателями в тюрьме работать. Лучше любой смертной казни действуете.
— Ах ты нахалка, посмотрите на нее. Да какое ты право имеешь так со взрослыми разговаривать?!
— Какая разница, какой у вас или у нас возраст? Я разговариваю с вами, как вы того заслуживаете. Какое ВЫ имеете право обсуждать чью-то внешность и ставить диагнозы?
— Борь, выкини их отсюда, и чтоб духу вашего здесь не было! Хамло малолетнее!
— Да чтоб у вас кассы зависли, méchants[1], - кинула я напоследок, пока охранник пузом подпирал нас идти вперед.
Нас выставили за дверь, грубо пихнув в спины прямо у лестницы из трех ступенек перед входом. Я уже повернулась, чтобы высказать охраннику все, что я о нем думаю, но Филипп остановил меня, сжав запястье.
— Оно того не стоит, пойдем.
— Пусти меня, я им всем запор наколдую, — от злости у меня в буквальном смысле дымились уши.
— Не надо, Лив, им и так из-за нас придется карволол пить, — Филипп обнял меня за плечи и повел вперед, чтобы я не оборачивалась.
Я остыла достаточно быстро, мы уже дошли до частного сектора. Я отдала Филиппу его паспорт, который выхватила из рук грубиянок.
— Ты всегда носишь его с собой?
— Приходится. Меня довольно часто останавливают сотрудники правопорядка.
— Но это абсурд! Ты же не вандал и не беглый заключенный.
— Ты же сама только что видела, что это никого не волнует.
Я сложила руки на груди и вздохнула.
— Я верну тебе за бутылку, когда домой придем.
— Не стоит. Считай, что я угостил девушку дорогим вином сегодня вечером.
— По акции, — рассмеялась я.
— Конфеты только жаль не купили, — в такой суматохе я и забыла, зачем мы вообще заходили в магазин.
— Не думаю, что мама расстроится. Ты ей только не рассказывай о произошедшем.
— Эх, а я так хотел рассказать, какая у нее дочь скандальная.
— Я не скандалистка! Они же сами напросились.
Филипп смеялся, ближе прижимая меня к себе.
— Да ну тебя, — притворно обиделась я, толкая парня.
Филипп не уступил и направил меня в сугроб в ответ. Так мы и шли до моего дома, толкая друг друга из стороны в сторону, как два барана, явно нарушая покой соседей своим громким смехом.
— Ты вроде сказала, что Юри тебя поцеловал? — внезапно прервал все веселье парень.
— Да. Не то, что поцеловал. Скорее чмокнул. В щеку.
— А-а, я уже подумал…
— Что?
— Что у вас уже все серьезно.
Я поникла, услышав такой ответ.
— Ну надо же с чего-то начинать.
На первом этаже горел свет, а из трубы шел дым. Мы сто лет не разжигали камин. Родители будто предсказали, что сегодня будут гости. Я тихонько приоткрыла дверь, прислушиваясь к звукам в доме. Филипп стоял на крыльце за моей спиной, ожидая зеленого света.
— Мам? Пап? Вы не против, я привела гостя? — крикнула я, надеясь на ответ.
— Конечно нет, — мама вылетела с кухни, держа полотенце в руках. Ее зеленый свитер защищал самодельный фартук, а волосы были собраны в высокую прическу с помощью крабика.
Мы с Филиппом, как два пингвина, зашли в прихожую и тихо прикрыли дверь.
— Филипп, как я рада тебя видеть! — искренне улыбнулась мама.
— Я вас тоже, Кристина, — улыбнулся в ответ Филипп.
— Не стойте, раздевайтесь, мойте руки, сейчас уже горшочки из духовки будем доставать.
Клянусь, я услышала, как Филипп сглотнул на этой фразе.
Я залетела на кухню и тут же села на свое любимое место напротив папы, чтобы видеть, как он отреагирует на гостя. Папа уже переоделся в домашний синий костюм и ждал ужина. Филипп выглянул из-за угла явно недовольный, что я бросила его в такой ответственный момент. Парень ступил на порог кухни и неуверенно замялся в дверях.
— Папа́, знакомься, это мой друг и одноклассник Филипп, — представила я.
— Теперь и мой друг, — добавила мама, кружась над горшочками.
— Здравствуйте, — скромно сказал Филипп. Сейчас он был не такой смелый, как при знакомстве с мамой.
— Очень приятно, Эдуард, — на удивление парня, папа протянул ему руку для приветствия. На лице ни один мускул не дрогнул, он смотрел на Филиппа, не отводя глаз. Я была уверена в своих родителях, что они никогда не заставят меня краснеть, особенно папа. Он относился к людям добрее, чем те того заслуживали. Не помню, чтобы он хоть раз за всю мою жизнь повысил на меня голос. В отличие от мамы, которая при всем своем ангельском виде порой могла вести себя, как… ведьма.
Еще знала, что папа не почувствует в Филиппе подвоха, в отличие от мамы.
Мой отец был таким же высоким и худощавым, как Филипп. Его голову еще не тронула седина, а на лице морщинки появились только возле глаз. Он был очень симпатичным мужчиной, постоянно получал от мамы комплименты и обнимашки. А еще носил очки в толстой черной оправе, делающей его похожим на молодого преподавателя в институте.
Мы сидели в яркой кухне за круглым столом, наслаждались горшочками с ароматной картошкой и овощами, смеялись от историй папы, которые слушали уже в двадцатый раз, но Филипп, как новенький, обязательно должен быть посвященным в них.
— Филипп, а вот вы, как сторонний наблюдатель, скажите, на кого Ливана больше похожа? — спросил папа. Все всегда отвечали одинаково, потому что наше внешнее с ним сходство не заметить невозможно, но ему нравилось слышать это снова и снова.
— Думаю, она идеальная комбинация ваших генов, — уклончиво ответил парень. Я закатила глаза, не веря, что он произнес такие сложные слова.
— Нет, вы все-таки скажите.
— Папа́, не приставай к человеку, ты же и так знаешь ответ, — вклинилась я, отправляя кружок морковки себе в рот. Не могу не радоваться, что лицом пошла в род Готье.
— Вообще-то я еще не видел бабушку Ливаны. Она о ней столько рассказывает. Думаю, у них много общего.
Родители рассмеялись, будто пришли на концерт юмористов. Между мной и Джаннет не было ничего общего, ни одной родинки, что ее жутко бесило. Она всеми способами пыталась изгнать из меня любые повадки семьи Готье и хоть немного приблизить к своей породе — Локонте. Я недовольно прикусила губу, пока родители умирали в истерике. Это при бабушке все по струнке ходили, а за глаза говорили то, за что точно бы получили волшебный пендель.
— Если хочешь, — обратилась мама к парню, смахивая слезы с уголка глаз салфеткой. — могу показать тебе фотографии.
— Хочу!
Я прикрыла глаза. Что может быть унизительнее, чем показ детских фото друзьям.
— Пойдем, все альбомы в гостиной, — мама бесцеремонно взяла Филиппа под руку и потащила в комнату напротив. Я не хотела участвовать в параде стыда, поэтому осталась на кухне убирать со стола.
Я присоединилась к тусовке, когда прошло достаточно времени прежде чем мое отсутствие покажется невежливым по отношению к гостю. Мама и Филипп сидели на диване в цветочек, рассматривая фотографии в альбоме, который мама делала своими руками. Я скромно села рядом, зажимая Филиппа посредине. Папа копошился в камине на другом конце комнаты, пытаясь его потушить. Дом слишком прогрелся, стало жарко, как на курорте в августе.
Мама настолько погрузилась в рассказ, что поведывала историю каждой фотографии, открывающейся на коленях Филиппа.
— А это я со своим братом, дядей Ливаны, он, кстати, завтра приезжает.
— Мам, он же просто хотел увидеть бабушку, а не все фамильное древо.
— Бабушку так бабушку, — мама пролистнула несколько страниц. — Вот. Ну что, есть сходство?
Филипп взял в руки черно-белое фото Джаннет в молодости. Натуральная блондинка с косой до самых колен, тонкой лебединой шеей, острым подбородком, впавшими скулами, острым и тонким носом, пронизывающими и леденящими душу голубыми глазами, ни намека на улыбку в сжатых губах. Настоящая снежная королева, внушающая страх даже с бумажки, но в то же время завораживающая своей красотой. При одном взгляде понятно, что она излучает уверенность и уважение.