Читая про себя довольно точно заученное наизусть заклинание, белошвейка трижды окрестила каждый угол фальшивого окна, а затем зажмурилась и плюнула на оконную раму. Что-то зашипело, как будто слюна попала на горячую сковородку. Открыв глаза, праведница обнаружила, что ритуал подействовал: больше не было ни стекла, ни рамы, перед глазами зиял пустой оконный проем. Еще секунду назад тихая и погруженная в кромешный мрак комната заполнилась светом с улицы и звуками пока не затихшего сражения.
В убранстве маленькой комнатушки не было ничего необычного: маленький столик с зеркалом, комод и кровать. Так живут или бедные горожане, балансирующие на краю пропасти под названием «нищета», или слуги в доме богатых хозяев… ничего лишнего, никаких изысков и дорогих безделушек. В точно такой же каморке жила и сама белошвейка, разве что ее обитель была раза в два меньше и куда чище. «Как же глупый хозяин держит в слугах такую грязнулю?! Что проку от замарашки в доме?!» – подивилась девушка, с ужасом глядя на толстый слой пыли не только на полу, но и на всех немногочисленных предметах мебели. Похоже, в комнате никогда не убирались; босые и мокрые ноги девушки оставили за собой весьма отчетливые следы, а сами мгновенно покрылись грязью.
Не одна лишь служанка, вероятно живущая в этой комнатке, но и остальные обитатели дома имели весьма своеобразное представление о чистоте: повсюду была пыль и ползали тараканы. Танва уже подумала, что попала в жилище последователей культа грязнуль, о котором слышала в детстве из сказок, пока не зашла на кухню и не поняла, как сильно она ошибалась. Сердце девушки чуть не разорвалось, когда она зажгла свечу, и мрак, царивший в небольшом помещении, отступил. В отличие от остального дома эта комната оказалась не пустой, из зловещей темноты появились расплывчатые очертания человеческих фигур. Вначале белошвейка хотела бежать, но обитатели дома не только не закричали при ее бессовестном вторжении, но даже не пошевелились. Вторая свеча, которую девушка зажгла трясущейся рукой, осветила большую часть безмолвного пространства, а третья с четвертой прогнали темноту из самых дальних уголков. Вот тут-то как раз Танва и испугалась по-настоящему: ее ноги онемели, а язык просто присох к гортани.
Почтенное семейство чинно восседало за обеденным столом. Хозяин, хозяйка и парочка рыжеволосых детишек склонились над глиняными тарелками с ложками в руках. Они не были мертвы, они дышали, но сидели совершенно неподвижно. Мир для них замер, возможно, навеки. Их распущенные волосы, прилипшие к телам одежды, как и сам стол, были покрыты толстым слоем пыли, который мог образоваться лишь за парочку-другую недель. Наваристый суп давно испарился из плоских тарелок, а его остатки виднелись лишь на дне поварского горшка. Овощи, кусочки мяса и жир образовали однородную вязкую массу, по которой ползали тараканы и еще какая-то мелкая живность. От крошек хлеба на столе не осталось и следа, их пировавшие насекомые уничтожили в первую очередь. Неподвижную, леденящую кровь композицию гармонично дополняла нагнувшаяся служанка с кочергою в руке. Перед тем как застыть, она явно перемешивала угли в камине, но теперь почему-то стояла ближе к окну. Видимо, пятидесятилетняя женщина мешала окутавшему чарами невинных людей злодею, и он переставил ее на другое место, при этом не упустив возможности поиздеваться. Сзади из подола поношенной юбки был аккуратно вырезан большой кусок материи, так что Танва поневоле смогла подивиться стройности ног пожилой женщины.
Увидев неповторимое по абсурдности зрелище всего пару дней назад, белошвейка тут же бросилась бы бежать, читая на ходу все известные ей молитвы. Быстрые молодые ноги сами привели бы ее в храм, и она поступила бы как истинно верующая, то есть все без утайки рассказала бы святому отцу. Однако недолгое, но полное впечатлений общение с Домом Ортанов, а затем и события этой ночи поставили под сомнение многие и многие непоколебимые ранее истины. Нет, за последнее время она не расплескала ни капельки из Чаши Веры, зато сильно усомнилась в людях, носящих священные одеяния. Неужто они не видели, неужто они не ведали, что творится в городе? Притом не в обычном городишке, а в самом Висварде, оплоте Благочестия и Веры, в святой обители духовных ценностей, куда, по словам священнослужителей, не могли проникнуть ни вампиры, ни прочая нежить…
Столкнувшись с богомерзкими чарами, Танва не кинулась прочь, не отправилась в храм, а решила продолжить свой путь на крышу, тем более что из давно потухшего камина виднелся конец веревочной лестницы, а через его трубу в комнату проникала заунывная мелодия тоскующей флейты. Стараясь не соприкасаться ни с зачарованным столом, ни с живыми статуями за ним, девушка прокралась к очагу и, согнувшись в три погибели, забралась в трубу камина.
Их осталось всего пятеро, пятеро каких-то несчастных стражников, не считая тех, кто полез на крыши. Как это мало, и как это много! Тибар едва держал в руках меч, а из троих его соратников уже никто не стоял на ногах. Запекшаяся кровь покрыла одежду и кожу омерзительной липкой коркой.
«Какое счастье, что наша кровь, кровь Ортанов, густеет куда быстрее, чем человеческая! А иначе… иначе бы я уже давно истек ею и, потеряв сознание, превратился в труп!» – радовался в душе теперь уже единственный наследник древнейшего в Висварде рода, прижимаясь спиною к стене дома и едва успевая парировать не ослабевающие по силе удары противников.
Граф не сомневался, что его жизни приходит конец. Он остался один и был тяжело ранен сразу в нескольких местах: острая боль терзала разрубленную ключицу, проколотый живот изводили жуткие спазмы, а поврежденное колено правой ноги едва выдерживало его вес. На теле вельможи было еще с десяток мелких ранений, на которые он просто не обращал внимания, воспринимал их как незначительные царапины. Он заметно ослабел, в то время как противники бились с прежней силой.
Воевать с «марионетками» сложно, даже труднее, чем мериться силами с оборотнями или вампирами. Подчиненные чужой воле тела не чувствуют боли, а порабощенный мозг концентрирует все силы организма лишь на выполнении поставленного приказа. Один из стражников ловко орудовал массивной алебардой и доставлял Тибару много хлопот, нанося удары, страшные по силе и поразительные по быстроте, а ведь он дрался всего одной рукой, вторая была по локоть отрублена еще в самом начале сражения. «Марионетку» нельзя вывести из строя, парализовать или напугать, ее можно только убить, но сделать это не так уж и просто. В отличие от зомби, живых мертвецов, мертвые живые были куда опасней, они обладали повышенной реакцией и богатырской силой. С гниющими мертвецами Тибар сталкивался множество раз и мог один уничтожить целое войско едва передвигавших ногами, безжизненных, протяжно завывавших тел, но каких-то пятеро стражников с порабощенным рассудком заставляли его попотеть, причем шансы выжить в этом бою были ничтожны.
Парируя кинжалом, зажатым в раненой руке, идущий сбоку удар алебарды, Тибар чуть-чуть зазевался и лишился пряди волос. Рубящий удар вражеского клинка был бы точнее и снес бы полголовы, если бы нанесший его стражник видел вельможу. Незадолго до этого граф сам снес ему обе брови и переломил переносицу скользящим ударом перекрестья меча. Обычный человек упал бы и, жутко завывая от боли, закатался бы по мостовой, но превращенный в «марионетку», он с опухшим, залитым кровью лицом уверенно стоял на ногах и продолжал сражаться, полагаясь лишь на чуткость слуха.
Испорченная прическа – незначительная потеря, тем более для бойца, балансирующего на грани жизни и смерти. Кроме того, буквально в следующий миг Тибару уже некогда было оплакивать потерю пряди волос, вельможу поджидала куда более значительная беда. Однорукий стражник метко метнул алебарду и пригвоздил к стене левую руку вельможи. Острие оружия не причинило боли, ведь оно пронзило лишь ткань рубахи да чуть-чуть задело кожу, однако граф был ограничен в возможности двигаться, а в бою «один против пятерых» без маневров и быстрых перемещений просто не выжить. Чтобы избавиться от оков собственной рубашки, Тибару пришлось отвлечься всего на пару кратких мгновений, но эта заминка чуть не привела к необратимым последствиям. Один из стражников, отбросив в сторону меч, прыгнул на вельможу и, плотно прижавшись к нему всем телом, заключил в тиски смертельных объятий. Тем временем трое других подняли мечи и собирались с разных сторон разрубить врага вместе со своим соратником.