Сияющие глаза Сайласа стали огромными, пока она говорила.
— Хмм… может, я просто проголодался.
Килэй промолчала. Он мог отрицать, сколько хотел, но она ощущала то же самое. Она ощущала это каждый раз, когда Гвен и Каэл возвращались с охоты, когда Тэн отправляла его в бой… и вызывала на его лице румянец.
Ревность была странным чувством, одновременно жарким и холодным. Ее мудрость дракона плохо защищала от этого, тонкое стекло против ревущей бури. Но пока что стекло держалось.
Этого должно хватить.
* * *
Килэй не пошла на ужин в тот вечер. Она долго возилась в кузнице вечером, чтобы дракон в ней прогнал тревоги человека подальше.
Прошла ночь. Наступило и прошло утро. Ее молот обрушивался осторожными ударами. Грохот ударял по ушам, но под конец звучал сладко. Она напевала с ним, порой в такт шуму, порой громче или тише него. Ее голос плясал песней с грохотом молота.
Музыка закончилась с резким шипением и облаком пара.
— Поэтому Предвестник поет?
Сердце Килэй подпрыгнуло к горлу. Она отчаянно пыталась закрыться от всего, потому не слышала дверь. Теперь Каэл стоял за ней.
Что-то странное произошло с ним. Началось с его походки: он ходил, склонив плечи вперед, чтобы его никто не заметил. Но теперь они были отведены так сильно назад, что можно было подумать, что все должны смотреть только на него.
Вскоре после того, как его плечи выпрямились, его одежда из грубой ткани начала сменяться мехами существ, что он убил. Теперь и их не было.
Он стоял перед ней в сапогах и штанах в заплатах. На его руках и ногах была грязь, на лице — щетина, немного царапин на груди. Он выглядел диким.
И ему это шло.
Килэй быстро отвела взгляд.
— Давно ты там стоишь? — она собралась закрыть печь крышкой, но заметила, что Каэл не потел. Он не щурился и не пятился. Жар не тревожил его.
— Я кое-что пробовал снаружи, — сказал он, увидев ее удивление. — Ты не ответила. Предвестник поет, потому что ты поешь?
— Н-наверное. Я выковала его из своей чешуи в своем огне… наверное, он — часть меня настолько, что мои песни дали ему свой голос. Я даже не думала об этом.
Он смотрел на желтый бушующий огонь, его глаза горели интересом.
— Твои печи отличаются от тех, что я видел. В книге «Клинки и мехи» говорится, что печь должна быть открыта, чтобы огонь питался воздухом.
— Эта книга про обычный огонь. Огонь дракона — другой.
— Как это?
Килэй знала, что нужно быть осторожной. Его вопрос казался невинной, но мог затронуть глубокие темы, которые лучше не озвучивать.
— Воздух питает обычное пламя, но душит драконье.
— Почему?
— Наверное, потому что наш огонь почти все время внутри. Дыхание дракона жаркое, но быстро остывает на открытом воздухе. Потому я закрываю свою печь.
Он шагнул ближе к огню, сосредоточенно хмурясь. Она не видела ни капли пота на его лице.
— Как долго огонь держится?
— Вечно, если его не тушит воздух. Мне приходится закрывать его, чтобы огонь разгорелся… Каэл!
Она схватила его, пока он не коснулся огня. Она попыталась оттащить его, но толком не смогла. Новая сила сделала его конечности прочными, она напряглась под его кожей. Килэй знала, что сдвинуть его на дюйм будет сродни передвижению горы на веревке.
— Он растопит твою плоть, — сказала она, хмурясь, чтобы скрыть удивление.
Он убрал ее руку.
— Нет. Доверься мне.
Она скрестила руки с силой, Каэл потянулся к огню. Она понимала, что больше не сможет останавливать его. Дни, когда она могла оттащить его от опасности, закончились. Теперь его упрямство не сдержать.
«Он силен сам, — напомнил ей дракон. — Ты должна радоваться за него».
Она радовалась за него… но ощущала немного печали. Она смотрела на его изменения, как на смену времен года: половина ее радовалась лету, но другая скучала по весне.
Пальцы ее ног поджались, рука Каэла пропала в огне. Килэй инстинктивно потянулась к нему, ожидая, что он закричит от боли. Но его улыбка остановила ее.
Это была одна из его редчайших улыбок: невольная смесь уверенности и радости, миг, когда его скорлупа приоткрывается и выдает его секреты. Его пальцы побежали по огню, пламя танцевало у его ладони. Трепет исходил от Каэла, и воздух становился густым, как пиратский грог. Она ощущала себя онемевшей и сильной одновременно.
Через пару секунд Каэл убрал руку. Он закрыл печь, кузница погрузилась в темноту. Когда глаза Килэй привыкли, она увидела, как он сжимает руки по бокам. Движение было едва заметным, он мог не понимать, что делает это. Но она поняла, что это значит.
— Ты шептал. Как ты понял, как сунуть руку в драконий огонь?
Он отвел взгляд и пожал плечами.
— Это было не так сложно.
Она не давила. Она знала, что на Каэла нельзя давить открыто, он подымет защиту и будет ужасно упрямо отбиваться. Ей нужно было осторожно обойти и ждать шанса.
— Готов поговорить?
Он вскинул брови.
— О чем?
— Ты ничего не хочешь у меня спросить?
— Даже в голову не приходит.
Его губы были серьезными, но слова звучали странно, знакомо… но неуместно. Он повернул к ней плечо, его лицо было подозрительно невинным, пока он разглядывал комнату. Это было так необычно, что она не сразу поняла, что происходит.
Каэл играл с ней.
— Я знала мальчика, который умер бы, чем прошел без свой туники, — сказала Килэй, глядя, как он расхаживает.
— Сейчас у него есть тревоги важнее.
— Да? Не переживаешь, что кто-то расскажет, что ты — шептун?
— Нет. Кому они расскажут? — Каэл дошел до конца комнаты и развернулся. Его руки оставались в карманах, он пошел обратно. Его грудь была открыта.
Когда она видела его таким в последний раз, из него выпирали кости. Но теперь кости скрывал слой плоти. Новые линии появились на его коже, линии, отбрасывающие тени, и это были не кости.
Это было… неожиданно.
С усилием Килэй перевела взгляд на его лицо.
— И ни одного вопроса нет в твоей рыжей голове?
— Нет, похоже.
— Почему в это сложно поверить?
— Может, ты не пытаешься, — сказал он.
Она пыталась изо всех сил не дать себе толкнуть его при повороте.
— Ты все время здесь?
Он снова был серьезным. Она немного обрадовалась.
— Да. Кроме ужина.
— Вчера тебя на ужине не было.
— Я была… занята. Сегодня приду, — сказала она, когда Каэл посмотрел на нее.
Он нахмурился, сжал губы и посмотрел на печь.
— Где ты спишь?
— Там в углу. Там удобнее, чем кажется.
Опасное красное пятно появилось на его лице, когда он посмотрел на доски на полу.
— Это не может быть удобно.
— Все не так плохо. Бывало и хуже.
— Да?
Она ухмыльнулась.
— Знаю, это тебя удивит, но я не первый раз в тюрьме.
— Ясное дело, — проворчал он и выпрямился. — Увидимся за ужином.
— Каэл, погоди.
Он замер на пороге и вскинул брови.
Она глубоко вдохнула.
— Уверен, что ты в порядке? И ничего не хочешь узнать о… своем прошлом? Я буду рада ответить.
— Знаю. Просто… — он стукнул кулаком по косяку, спокойно, но твердо. — Я еще не готов.
Это все, что он мог сказать. То, как Каэл всегда справлялся с эмоциями, напоминало ей отчасти, как гусеницы справлялись с весной: он закапывал их глубоко, и они там трепыхались, росли, пока не вырывались на волю.
Проблема была в том, что, когда Каэл хотел говорить о чем-то, эта гусеница становилась существом с шестью лапами, большими глазами и пугающими крыльями.
* * *
Каэл поздно пришел в Зал тем вечером. Ужин был уже на середине, когда он пришел, и Килэй хотела спросить, где он был. Но, как только он прошел двери, дикари устроили ловушку: шестеро воинов с мечами вскочили из-за столов и окружили его.