— Значит, я обращусь к царю Магриду, — спокойно заявила Оливия. — Вы ведь не посмеете лгать царю, преподобный нунт?
— Что вы, как можно! — у святоши задергался глаз, и он, покосившись на Касса, тихо спросил: Так я продолжу?
— Жди здесь, — раздраженно рявкнул Касс, схватил Ли за руку и оттащил в сторону.
— Что, Ястреб, передумал гнездиться? — ядовито поинтересовалась Ли.
— Значит, так, — теряя терпение, начал он. — Ты говоришь «да», а я отпускаю твоего рыжего на все четыре стороны.
— А если нет? — прищурилась Ли.
— Мальчишку — в приют. Рыжего — на виселицу, — безапелляционно заявил Касс, неотрывно глядя в глаза охотницы.
— Мразь, — молниеносно размахнувшись, она ударила его сцепленными руками в живот, а потом, развернувшись, подошла к нунту.
— Сучка, — разгибаясь, прохрипел ей в спину Касс. Била она больно. Не по-женски. Находила самую болезненную точку и лупила по ней со всей дури. Стерва. Надо будет запомнить в следующий раз, подумал дель Орэн, и подловить ее на броске. И почему он терпит ее выходки? Врезать бы ей. Проклятое чувство вины. Каждый раз, когда он хочет ударить ее со всей силы, почему-то вспоминает ее потерянный взгляд, и кошмар, мучающий его, всплывает в памяти снова.
— Начните сначала, преподобный, — напряженно буркнула Ли.
— Я не понял, с какого начала? — растерянно поднял на нее глаза служитель Всевидящего.
— Спросите меня, хочу ли я выйти за него, — прорычала Оливия.
— А вы хотите? — изумленно распахнул глаза нунт.
— Да, — зло рявкнула она. — И закругляйтесь уже с этим быстрее.
— А вы?.. — потеряно проблеял преподобный, глядя на Касса.
— Да, согласен, — выкрикнул в лицо еще не успевшему задать вопрос нунту Касс.
— Благословенно царство Все…
— Закругляйся, поцелуй тебя в лысину тролль, — не выдержав, вызверилась Ли.
— Именем Всевидящего объявляю вас мужем и женой, — ударив посохом о пол, протараторил в край перепуганный служитель. Наконечник жезла вспыхнул ярким белым светом. — Можете поцелова… — нунт заткнулся на полуслове, заметив, какими свирепыми в этот момент стали лица брачующихся. — Ну, нет так нет. Потом. Как-нибудь.
— Все? — нетерпеливо подался вперед Касс.
— Скрепите свои клятвы в Книге Небес, — нунт открыл пузырек с лахусом, капнув каплю на палец герцогу. Тот прижал палец к странице, оставляя на ней оттиск своей ауры. Потом схватил руку Оливии и, измазав ее палец магической смолой, придавил рядом со своим отпечатком.
— Теперь все? — Касс оттянул Оливию от стола, удерживая в цепком захвате.
— Да, — разглядывая странную пару со смесью недоумения и изумления, ответил Киосим.
— Замечательно, — осклабился Касс и одним стремительным движением вырвал из книги страницу.
— Что вы делаете?! — с расширившимися от ужаса глазами воскликнул нунт. — Это же святотатство!
— Это доказательство, — Касс скрутил листок в трубку и спрятал за пазуху, потом, мгновенно схватив Ли, перебросил через плечо и потащил к выходу.
— Отпусти меня, орочий зад! — Оливия гневно ударила его по спине. — Чтоб тебя стадо троллей имело во всех позах, чтоб ты в дерьме коровы утонул, чтоб на тебя гоблин сел и забыл встать.
— Я тебе рот с листьями грыжника вымою, если ты не заткнешься! — Касс спустил Оливию на пол и выкрикнул ей в лицо: — Понятно?
Ли размахнулась головой для удара, но дель Орэн мгновенно отклонился, и она, потеряв равновесие, больно стукнулась лбом о его грудь.
— Убьешься, дура, — вернув Оливию на плечо и быстро покидая здание ратуши, прошипел злющий Касс.
Он нес ее и проклинал Магрида, Всевидящего, Эреба, себя, а больше всего своего дальнего предка Мерлина за то, что по его вине мужчины рода Оттон вот уже столько веков не хозяева ни своему сердцу, ни своей судьбе. И он не представлял себе, что будет делать дальше. Как собирается жить с женщиной, которая кроме ненависти и отвращения к нему больше ничего не испытывает? Жить?! Какая жестокая насмешка!
Теперь, когда он научился жить без Эории, Всевидящий отмерил ему так мало. А готов ли он был умереть? Три года назад он искал смерти. С голыми руками бросался на мечи людей Райверена и этими же руками рвал врагов на куски, упиваясь собственной яростью и злобой, и Кассу было все равно, когда та его часть, что принадлежала темным эгрегорам, брала верх над тем, что в нем оставалось от человека. Когда его тени выползали наружу и резали, ломали и крушили, заставляя обитателей его замка до утра прятаться в подземелье и запираться в комнатах, пережидая вспышки его гнева. Ему нравилось жить в этом безумии. Оно глушило боль. Забивало её под пол. Вырывало её уродливую руку, тянущую к его горлу свои цепкие пальцы. А следом за безумием пришла пустота, холодное безразличие и отрешенность.