— Одиннадцать часов! — послышалось в толпе, но стражники не сдвинулись с места.
— Одиннадцать тридцать!
Без четверти двенадцать!
Жалобный звон муниципального карильона заиграл вступительную мелодию. На башне коммунальной ратуши появились две деревянные человеческие фигурки и принялись быстро стучать по колоколу. Полоска тени на солнечных часах подбиралась к цифре XII, и человечки спрятались в свою высокую будку. Бредфордцы знали, что это означает: большой колокол начнет отбивать двенадцать ударов полудня. Со всех сторон послышались жалобные стоны. В толпе послышались призывы: «Помиловать!»
Но ледяной взгляд верховного судьи был красноречив: ждать снисхождения не стоит. На деревянном возвышении появился суровый мужчина в черном костюме и островерхой шляпе: палач Бредфорда.
Банг! — прозвучал первый удар колокола.
Пусть он звонит медленнее! Тим Бэнкс поднял голову и повернул залитое слезами лицо к жене.
— Сьюзен, — сказал он твердым голосом, который вряд ли стоило ожидать от человека в столь ужасном положении, — дорогая жена, мы никогда не причинили ни малейшего зла никому, мы всегда были честными и законопослушными людьми, мы боялись и любили Бога всю свою жизнь. Уильям может оказаться бандитом. Но мы не должны бояться предстать перед Всемогущим.
— Ты прав, дорогой муж, — нежно ответила Сьюзен.
Лицо ее было совершенно спокойным.
Колокол ударил в десятый раз, в одиннадцатый.
Судья Олдсдорм вытянулся во весь рост.
— Палач, исполняй свой долг! — громко выкрикнул он.
Двенадцать!
Палач набросился на свои жертвы с хищной улыбкой на черных губах, он схватил Бэнкса и Сьюзен похожими на когти пальцами и резко выпрямил их.
Банг!
Что случилось? Неужели колокол прозвонил в тринадцатый раз?
И в тот же миг послышался крик боли, и палач скатился вниз по лестнице эшафота с пронзенным плечом.
Судья Олдсдорм гневно закричал, но никто не обратил внимания на него, поскольку все взгляды смотрели не на виселицу, а устремились на дом судьи. Там высилась мощная фигура человека в монашеской рясе. Капюшон был натянут на глаза. В его руке дымился пистолет.
— Правосудие будет свершено, — громовым голосом объявило видение, — народ будет судить и вынесет приговор, но не судья Олдсдорм.
— Шаффи, схватите этого каналью! — завопил верховный судья трибунала.
Но Шаффи не шевельнулся, охваченный ужасом. Его окружили люди с угрожающими лицами, друзья Тапкинса, хозяина постоялого двора Сансхилла. Монах неторопливо направился к виселице. Толпа с уважением расступалась перед ним. Взойдя на верхнюю ступеньку эшафота, он повернулся к Олдсдорму и заговорил таким громким голосом, что его было слышно далеко за пределами рыночной площади:
— Я ответил на ваше предложение, судья Олдсдорм, и явился ровно в полдень. Я — Редлау!
— Жена, — воскликнул Тим Бэнкс, — это не голос Уильяма!
— Я — Редлау! — рявкнул монах. — Народ будет судить, надо ли наказывать меня вместо этих двух невинных людей.
— Ты лжешь! — взревел Олдсдорм. — Мы повесим всех троих!
— Глянь на свой дом, Джо Олдсдорм! — усмехнулся незнакомец.
Что происходило в господском доме?
Словно по мановению волшебной палочки все окна одновременно распахнулись, и в них появились люди в масках с карабинами в руках, направив их на перепуганных стражников с алебардами.
— Мне даже не пришлось проходить через врата города, чтобы овладеть им. Только вам это понятно, судья Олдсдорм, не так ли?
Мраморное лицо верховного судьи смертельно побледнело. Он молчал, уставившись на оратора.
— Пусть свидетель приблизится! — приказал монах, и вновь толпа расступилась. По проходу шел дрожащий Пилгрим в окружении двенадцати человек в масках. — Говори, Пилгрим!
— Меня несколько дней держали пленником в каком-то месте, — жалобно начал юрист, — потом освободили с условием вручить письмо осаждающим. Оказавшись на свободе, я увидел, что нахожусь вне города рядом с отвратительным сельским домиком, где меня держал в плену таинственный и страшный человек. Меня тут же схватили люди Редлау, которые собирались тут же повесить меня, но я попросил встречи с их предводителем! К счастью, два любезных человека, которых я преследовал всю свою жизнь, освободили меня из их лап. Доктор Уинстон и Джеймс, как я могу выразить вам свою признательность? Я раскаиваюсь!