— Я закрою ставни…
— Кто бы ни постучал, нам все равно! — возвестил господин Баэс.
— И возьму лампу.
— Светильник, — произнес господин Ипполит.
— Сегодня вторник, мы вместе отужинаем, а потом я побью вас в шашки, — жеманно протянул Теодюль.
— Ну уж нет, мой друг, надеюсь, сегодня одержу победу…
Эти извечные реплики, которыми они обменивались столько лет, произносились одним и тем же тоном, сопровождались одними и теми же жестами, пробуждали в них одну и ту же радость с оттенком хитрецы, наделяя стариков умиротворяющим ощущением неизменности времени.
Те, кто обслуживает время, не позволяя вчерашним дням отличаться от дней завтрашних, сильнее смерти. Ни Теодюль Нотте, ни Ипполит Баэс этого не произносили, но воспринимали это, как глубокую истину, важнее которой ничего нет.
Столовая, которую теперь освещала лампа «Карсель», была маленькой, но очень высокой. Однажды господин Нотте сравнил ее с трубой и сам испугался точности определения. Но именно такой с ее таинственностью и высоким потолком, тонувшим во мраке, который едва рассеивал свет лампы, комната очень нравилась двум друзьям.
— Ровно девяносто девять лет назад в этой комнате родилась моя мать, — говаривал Теодюль. — Ибо в то время верхний этаж частично сдавался капитану Судану. Да, сто лет без одного года. Мне сейчас пятьдесят девять. Моя мать вышла замуж довольно поздно, а Бог послал ей сына в сорок лет.
Господин Ипполит провел свои подсчеты, использовав толстые пальцы.
— Мне шестьдесят два года. Я знал вашу мать, святая женщина, и вашего отца, который поставил вывеску «Железной катушки». У него была роскошная борода, и он любил хорошее вино. Я знал сестер Беер, Марию и Софию, которые посещали ваш дом.
— Мари была моей крестной матерью… Как я ее любил! — вздохнул Теодюль.
— …и, — продолжил господин Ипполит Баэс, — я знал капитана Судана, ужасного человека!
Теодюль Нотте вздохнул еще глубже.
— Верно, ужасный человек! Когда он умер, то оставил свою мебель моим родителям, а они ничего не поменяли в тех комнатах, где он обитал.
— Как не изменили и вы…
— О, нет, я… вы прекрасно знаете, я бы никогда не осмелился.
— Вы поступили мудро, друг мой, — серьезно ответил тщедушный старик, снимая крышку с блюда. — Хе, хе! Холодная телятина в собственном соку. И готов поспорить, этот куриный паштет куплен у Серно.
Баэс непременно выиграл бы это пари, ибо порядок вечернего меню вторника менялось крайне редко.
Они ели медленно, тщательно пережевывая тоненькие тартинки с маслом, которые господин Ипполит потихоньку макал в сок.
— Вы прекрасный кухарь, Теодюль!
Конечно, и этот комплимент никогда не менялся.
Теодюль Нотте жил один. Будучи гурманом, он проводил долгие часы безделья, которые ему оставляла мало посещаемая лавочка, для приготовления разных яств.
Работы по уборке дома были доверены одной глухой старухе, которая ежедневно возилась в доме пару часов, приходила, двигалась и исчезала, словно тень.
— За трубки, бокалы и за дам! — провозгласил Ипполит, когда они отведали на десерт по большому куску айвового торта.
Черные и оранжевые шашки начали свое движение по шахматной доске.
Так происходило каждый вечер, кроме среды и пятницы, когда господин Ипполит Баэс не ужинал вместе с другом, а также в воскресенье, когда он не приходил вовсе. Когда гипсовые часики прозвенели десять раз, они расставались, и Нотте провожал друга до двери, высоко подняв древний ночник из синего стекла. Затем он забирался в постель в спальне третьего этажа, которая некогда принадлежала его родителям. Он быстро проходил площадку второго этажа, поспешно минуя запертые комнаты капитана Судана. В них вели узкие и высокие двери, столь черные, что выделялись даже на стенах, потемневших от грязи и ночного мрака. Он никогда не рассматривал их, и никогда ему в голову не приходила мысль открыть их и пропустить свет синего ночника в комнаты, охраняемые этими дверьми.
Он входил в комнаты только по воскресеньям.
Однако в апартаментах капитана Судана не было ничего таинственного.
Безликая спальня с кроватью под балдахином, цилиндрический ночной столик, два шкафа из орехового дерева и круглый стол, лак которого был прожжен трубкой и сигарами. На нем также остались круглые пятна от стаканов и бутылок. Но капитан, похоже, восполнял недостаток обыденности спальни, уютом и убранством гостиной.