— Хорошо, — согласилась Пульхерия, — откажусь от работы на один вечер… У меня дома есть пиво и можжевеловка. — Они прошли вместе по совершенно пустой Рыночной площади. Разговор поддерживала только Пульхерия. — У одинокой женщины тяжкая жизнь, мой муж бросил меня ради грязной сучки, которая торгует на провинциальных ярмарках. У меня есть право принимать гостей у себя дома, не так ли?
— Ваша правда! — кивнул мужчина.
— Но я не смогу оставить вас на ночь… из-за злобных соседей.
— Договорились!
Она открыла калитку крохотного садика и взяла спутника за руку.
— Позвольте провести вас. Осторожно, здесь две ступеньки…
Кухня, куда она провела ночного гостя, была бедной, но чистой. Красная плитка сверкала, а в алькове притягательно белела постель.
— Ведь чисто? — с гордостью заметила она. Потом повернулась к гостю и ворчливо продолжила: — Значит, пристаешь к женщинам на улице, маленький злюка?
Мужчина что-то промычал, не отводя взгляда от двери.
— Пива или можжевеловки?
— Пива!
— Хорошо! И я выпью капельку!
Она направилась к игрушечному шкафчику и достала две кружки из синей керамики. В углу, накрытый мокрой тряпкой, стоял бочонок и ронял капли пива в большой фаянсовый сосуд.
— Пиво от Дьюкреса, — объявила она. — Вам должно понравиться!
— Хорошо, — проворчал он. — Иногда я его пью.
Они стукнулись кружками.
Женщина зажгла лампу с плоским фитилем, которая едва освещала стол с кружками.
— Вы хорошо устроились, — вежливо сообщил мужчина.
Пульхерия Мейре любила внимательное отношение к себе, которого давно лишилась.
— Мой дом хотя и маленький, но это — хозяйский дом. Старик Минюс отделил его от собственного владения неизвестно зачем и сдал в аренду.
— Минюс… — повторил полночный гость.
— Да, старый барон с улицы Королька. Если проделать дыру в этой стене, можно сразу попасть к нему на кухни.
Она весело рассмеялась:
— Готова побиться об заклад, что там найдется побольше выпить и поесть. Еще пива? Я бы приняла еще капельку.
Она вернулась к бочонку и принялась наливать пиво, низко опустив кружку, чтобы было побольше пены. Когда она наклонилась, ее длинный синий шарф развязался.
Внезапно удавка стала давить, давить…
Пульхерия Мейре попыталась вздохнуть. Она не была очень сильной и почти без сопротивления опустилась на пол. Лампа опрокинулась, и зеленое пламя побежало вдоль промасленного асбестового фитиля. Петли пронзительно взвизгнули, когда дверь закрылась. Потревоженная во сне курица встряхнулась и едва слышно закудахтала. Во тьме сцепились два кота, издавая воинственные вопли. Куранты на Башне отсчитали двенадцать ударов в момент, когда сторож Дьерик с помощью рожка поднял тревогу, увидев, как высокое пламя поднялось над крышей старого дома.
— Пришла беда — открывай ворота, беды творятся прямо по соседству, — хныкал комиссар Сандерс. — Пожар и труп! Я вопрошаю себя…
— Не совершилось ли двойное преступление, — закончил Портхалс. — Возможно. Все случилось в три этапа, если верить моралистам, но останков Пульхерии Мейре недостаточно, чтобы доказать это. Не стоит вешать на шею еще одно преступление.
— Это я и хотел сказать, — кивнул комиссар Сандерс. В его голосе слышались слезливые нотки. — Но повторяю вам, Портхалс, в воздухе пахнет чем-то дурным, как во времена эпидемий.
Сторож Дьерик, стоявший на часах, просунул свою овечью голову в приоткрытую дверь.
— Доктор Сантерикс желает вас видеть!
Сандерс вздохнул:
— Если и есть что-то подозрительное в деле Пульхерии Мейре, этот проклятый Сантерикс обязательно отыщет это.
И действительно, доктор отыскал.
— Передал мой отчет королевскому прокурору, — сообщил он, — женщина Пульхерия Мейре была задушена.
— Ба! — возмущенно воскликнул Портхалс. — От нее осталось всего несколько горстей пепла.
— Шейные позвонки сломаны, — возразил доктор. — Петля виселицы лучше бы не сработала!
— Третье! — вздохнул Сандерс. — Почему до отставки еще далеко!
Тонким и сжатым почерком он принялся заполнять листки бумаги в клеточку, которые по мере заполнения передавал помощнику. Один из полицейских принес лампу. Двое полицейских продолжали заполнять страницы, когда уже зажглись окна кафе «Зеркало».
— Прощай, счастливая жизнь! — проворчал Сандерс, потирая сведенные судорогой руки.
— Попади мне в руки этот сучий сын, который устроил нам все это, — прошипел Портхалс, — я бы перехватил работу у палача!
Господин Теодюль некоторое время прислушивался к шумам, доносившимся с улицы. Шаги господина Баэса быстро стихали, и только царапанье его трости по бордюрному камню тротуара слышалось еще несколько секунд.
Теодюль зажег в гостиной капитана Судана все свечи, стоявшие в канделябрах, и уселся в кресло.
Красная книга лежала на столе на расстоянии протянутой руки, и Нотте торжественно возложил на нее ладонь.
— Или я плохо усвоил вашу науку, или я выполнил все ваши условия, и вы мне должны то, что должны! — с несвойственным ему пафосом произнес он. Обвел комнату взглядом, ожидая чего-то. Но дверь не отворилась, а пламя свечей не шелохнулось, воздух был неподвижен — никакого сквозняка. Теодюль убрал ладонь и поднес ее ко лбу. — Для человека, который еще в школе ничего не понял в задачке о курьерах, мне понадобилось приложить немало усилий, чтобы сообразить, что вы можете сделать для меня, о странная книга, а еще больше усилий понадобилось, чтобы… поступить по вашей жуткой воле! — На его висках выступили капли пота. — Повиноваться судьбе… все в этом, как сказал бы Ипполит. Но мне это ничего не объясняет. И мне кажется, что моя судьба является частью того дня 8 октября. Тогда моя жизнь как бы остановилась, она была заблокирована как бы тормозом, останавливающим телегу. Кто может отжать тормоз? — Глядя с упреком на красную книгу, он жалобно продолжил: — Неужели вы мне солгали, о мудрая книга? — Он вздрогнул. Ничего не случилось, ничего не шелохнулось в комнате, но он уже стоял на ногах и поспешно шел к двери под воздействием какой-то силы, овладевшей им. — Я ничего не просил, — разглагольствовал он, спускаясь по лестнице, — но кто-то знает, чего я желаю, и это — единственная цель моей жизни! Неужели я узнаю это сегодня? — Хэм был безлюден. Теодюль направлялся к верхней части города. Мост Кислого Молока гулко прозвучал под его ногами, а когда он пересекал эспланаду Сен-Жак, он не увидел ни одного огонька в многочисленных кафе. — Должно быть, очень поздно, — сказал он себе. Он не испытал ни малейшего удивления, увидев обширное облако света, разгонявшее тьму улицы Королька. Он глубоко вздохнул и внезапно проникся лихорадочным ожиданием. — Наконец… Она там… Таверна Альфа! — Он толкнул дверь и вновь увидел низкие диваны, чудовищного каменного идола и витражи, за которыми играл таинственный свет. — Ромеона! — воскликнул он. Она оказалась рядом, хотя он не видел, как она появилась. — Вот и вы, — сказал он, — теперь я знаю, чего желал всю свою жизнь.
Она устремила на него пронзительный взгляд, потом тихо выговорила:
— Ах, как хорошо мне станет жить теперь!
— Жить?
Она прижалась к нему, и он ощутил жуткий холод, пронзивший все его существо.
— Я мертва уже много лет, мой малыш!
Теодюль вскрикнул от ужаса, но одновременно его охватила безумная радость.
— Ромеона… я вас узнаю, но я чувствую, что внутри вас сидит кто-то другой.
Гибкая и крепкая рука обняла его и притянула к плотному, но холодному телу.
— Мадемуазель Мари!
— Если хотите, — сказала она. — Однажды вы, может быть, заметите, что, будучи странной и ужасной, истина проста: нас разделяло время, теперь этого нет… Пошли!
Свет позади витражей вдруг словно сошел с ума. Теодюль показал на витражи пальцем, но Ромеона быстро отвела его руку.
— Нет, нет, поступайте так, словно его нет!
— А что позади? — спросил он.
Женщина с ужасом вздрогнула.
— Придет время узнать это, малыш, когда мне придется вернуться туда и вам тоже… — Она коснулась губами его губ, избегая нового вопроса. — Прошло столько лет с того момента, когда я вас так поцеловала, — лихорадочно выговорила она. — Вы ощущаете, кто я теперь?