— Да! Ромеона… нет, мадемуазель Мари, я вас так любил! Теперь я знаю свою судьбу: любить вас! Ради вас я подчинился книге, призвал на помощь… Ночного Властителя.
Женщина издала ужасающий вопль:
— И ради этого вы вырвали меня из могилы!
Теодюль попытался отодвинуться от нее.
— Прошлое… я — человек, который жил только ради того прошлого… который потратил все свое время на воспоминания. Я понял: меня возвращают прошлому!
Три дня спустя комиссар Сандерс приступил к написанию нового рапорта, который его помощник перечитал, исправил и переписал в трех экземплярах. К нему был приложен апостиль с надписью в виде круга: Исчезновение некоего Теодюля Нотте.
Бедняга Сандерс был готов впасть в самое черное сумасшествие, если бы мог видеть в эту минуту, что некий Теодюль Нотте безмятежно курил трубку перед высокой пожарной вышкой на площади в тридцати шагах от полицейского участка. Двумя часами позже он столкнулся с ним перед светлыми окнами кафе «Зеркало», а к полуночи одновременно свернул вместе с ним на улицу Королька, чтобы войти в Таверну Альфа.
Но эта таверна не существовала ни для Сандерса, ни для кого другого, поскольку располагалась вне времени комиссара и его сограждан, как, впрочем, и жизнь самого господина Нотте.
Но ни Сандерс, ни остальные не были причастны к тайнам старой красной книги, и Ночному Властителю до них не было дела.
Эта жизнь Теодюля Нотте ничем не напоминала сновидение. Прекрасного декора таверны и горячей любви Ромеоны, или мадемуазель Мари, хватало, чтобы сделать ее радостной и беззаботной.
— Хотите вновь увидеть «других»? — спросила однажды любимая женщина.
Теодюлю потребовалось некоторое время, чтобы понять ее слова.
Это произошло в один прекрасный полдень, прохладный, но светлый и приятный.
Они покинули таверну и спустились по улице Королька. Площадь Сен-Жак была заполнена народом, поскольку была сооружена эстрада, и деревенский оркестр играл во всю мощь медных инструментов и больших барабанов.
Они невидимками прошли сквозь веселящуюся толпу, ибо жили вне времени толпы.
Когда они пересекали мост и увидели, как залитые солнцем глубины Хэма открылись перед ними, господин Нотте вздрогнул.
— Мы идем… ко мне? — спросил он.
— Никаких сомнений, — ответила мадемуазель Мари, нежно сжимая ему руку.
— А?.. — начал он с некоторым страхом.
Она пожала плечами и увлекла его за собой.
Когда он толкнул дверь лавочки, то услышал, что с этажа доносится нежная песня.
Он вовсе не удивился, когда увидел в гостиной капитана Судана, мадемуазель Софи перед клавесином и свою мать, вышивающую ужасные желтые комнатные тапочки. Его не удивило, что он уселся рядом с отцом, который курил длинную голландскую трубку. Ничто в этом воскресном собрании не позволяло думать, что эти существа были отделены от него тридцатью годами загробной жизни. Никто его не приветствовал добрым словом, и никто не удивился, что пятидесятилетний Теодюль сидит рядом с мадемуазель Мари. Теодюль обратил внимание, что на его подруге толстое шерстяное платье, расшитое бисером, а не легкий шелковый туалет с серебряными нитями, в котором красовалась Ромеона, когда они покидали Таверну Альфа. Но он воспринял все это, как само собой разумеющееся.
Они с аппетитом отужинали, и Теодюль вспомнил вкус винного соуса к луку шалот. Секрет этого блюда мать тщательно оберегала от других.
— Послушай, Жан-Батист… из книг ничего хорошего не почерпнешь!
Так мама Нотте нежно журила мужа, который жадным взглядом окидывал библиотеку.
Они расстались с наступлением ночи. Теодюль и мадемуазель Мари вернулись в Таверну Альфа.
— Однако, — вдруг сказал он, — мы не увидели капитана Судана.
Его спутница вздрогнула.
— Не говорите о нем, — умоляюще произнесла она, — ради нашей любви, никогда не упоминайте о нем!
Теодюль с любопытством глянул на нее.
— Хе-хе! Да будет так… хорошо. — Потом его мысли пошли по другому пути. — Мне кажется, — обронил он, — что все сказанное мамой и папой уже говорилось. Я уже слышал концерт на площади Сен-Жак и даже вспоминаю, что съел…
Спутница нетерпеливо прервала его:
— Конечно… Это всего-навсего образы прошлого, среди которых ты бродишь.
— Значит, папа и мама Нотте, а также мадемуазель Софи так и остались… мертвыми?
— Именно так или почти так.
— А ты?
— Я?
Она выкрикнула вопрос, дрожа от ужаса:
— Я? Ты меня вырвал из лап смерти, чтобы я стала твоей…
И в этот момент ему показалось, как в ней что-то изменилось: мелькнуло что-то черное, чудовищное и невероятно враждебное, но это исчезло так быстро, что он подумал об игре теней, ибо одновременно тонкое пламя свечей забилось от вечернего ветра, ворвавшегося в приоткрытое окно.
— Я всегда желал только этого, — сказал он с неожиданной простотой, — но никогда не мог ни ясно сформулировать свое желание, ни выразить его словами.
Они больше никогда не заговаривали об этой странной и болезненной перепалке. Они жили спокойной жизнью и больше не покидали одинокую таверну, а господин Теодюль больше не хотел возвращаться в Хэм, чтобы бродить там среди образов прошлого.
Однажды ночью он проснулся и протянул руку к подушке, где должна была лежать голова его подруги.
Она была пустой и ледяной.
Он позвал и, не слыша ответа, вышел из спальни.
Дом показался ему совершенно незнакомым, он словно погружался в мир сновидения, нереальный и расплывчатый. Теодюль взошел по одним лестницам, спустился по другим, пересек комнаты, залитые тусклым и зловещим светом. Вернулся в спальню и нашел постель пустой. Его сердце сжалось, новое и щемящее чувство родилось в самой глубине его существа.
Она ушла… она ушла к нему… я знаю это, ведь у меня есть доказательства из писем, найденных в маленьком секретере!
Он бросился на улицу, как пловец в море, и быстрыми шагами пронесся по площади Сен-Жак, по двум мостам и нырнул в густой мрак Хэма.
Лунный луч цеплялся за железную катушку галантерейной лавочки. Теодюль некоторое время разглядывал фасад. Лунный свет перекрывал неяркий свет, который, как ему казалось, проглядывал изнутри через разрывы в шторах.
— А! — вдруг зарычал он. — Он у себя в комнате, он зажег свечи, он читает свою нечистую красную книгу, а она рядом с ним!
Он открыл ключом дверь магазинчика, засовы не были опущены. Когда он добежал до первых ступеней лестницы, то ощутил запах сигары. Он без труда перемещался в темноте. Ему немного помогала луна, чей свет просачивался через круглое окошко на верхнем этаже. На втором этаже он заметил полоску света, тянущуюся из-под двери. Теодюль ворвался в гостиную. В высоких медных канделябрах горело шесть свечей, а в очаге краснели еще не остывшие угли.
— А! — хрипло воскликнул он. — Вы все же здесь!
Старый капитан Судан, сидевший в вольтеровском кресле, поднял тяжелую голову и отложил книгу.
— Где она? — выкрикнул Теодюль.
Старик уставился на него, но ничего не ответил.
— Вы скажете мне… Вы не отнимете ее у меня… Я сделал все, что ваша отвратительная книга посоветовала мне сделать. Я ее хочу, вам понятно?
Остекленевшие глаза капитана на мгновение загорелись.
— Ушла? — спросил он противным скрипучим голосом. — Да… Да… Для бегства нужен лишь лунный луч. Значит, она ушла…
Он вновь взял красную книгу.
— Бросьте эту поганую книгу и отвечайте мне! — закричал Теодюль. — Я хочу знать, где она.
— Где она? Правда? Хороший вопрос: где она?
На противоположной стене затрепетала большая тень, и Нотте увидел, что три свечи одного из канделябров разом погасли. Через отверстие между шторами просочился живой лунный свет и направился к креслу капитана.