— И этот негодяй накормил меня дрянью, чтобы я ничего не мог сделать! — проорал он, обнаружив на полу комнаты синий флакон. — Если только… нет, мне не нравится подобное свинство.
Он поднял небольшой рулон, завернутый в цветную бумагу.
— «Пепперминт Сильвер Мун», — прочел я на этикетке.
— Ментоловые пастилки, мне это нравится, — сказал Кобе. — Вы их не жуете, значит, их обронил негодяй. Это доказательство, так сказал канонир пушки, когда ядро оторвало ему обе ноги.
Я улыбнулся. Теперь ментоловые пастилки перестали быть тайной для меня, и я знал, от кого они попадают сюда.
— Какое доказательство? — спросил я.
— Что любитель духовых трубок, крушитель окон, аптекарь снотворного суть любитель конфеток. — Он пожал плечами. — Хорошо, что не все любители конфеток являются бродягами такого же толка, как Борнав.
— Почему Борнав? — удивился я.
— Потому что я как-то заметил, как он быстро сунул такую пастилку в рот, а потом от него несло ментолом.
Глава восьмая
Тайна раскрыта
Патетье настоял, чтобы мы не ставили Кершова в известность о покушении.
— Иначе мне придется закрыть цирюльню на несколько дней и посещать полицию для допросов и изложения фактов, о которых я ровным счетом ничего не знаю, а также показывать им пустяковую царапину.
Я уступил, согласившись, что он прав. Но у меня была своя причина для умолчания: Патетье слегка ревновал меня за взаимную дружбу с Кершовом, которая не доставляла ему особого удовольствия.
Быть может, жалкие результаты расследования ряда пережитых нами драм подточили его доверие к полиции и восхищение ею. Когда я сказал ему об открытии Кобе, что таинственный преступник был любителем сладостей, а это могло вывести на интересный след, он вдруг проявил необычную заинтересованность.
— Зачастую, — заявил он, — маленькие находки, как ниточка, пепел сигары, черный, светлый или рыжий волос, вели к аресту преступника. Да, в тебе есть задатки сыщика, мой мальчик. Тебе не стоит останавливаться на верном пути!
Особого желания следовать по этой дорожке у меня не было, и в последующие дни я занимался только составлением примерного плана кампании.
Ментоловые пастилки были любовью Яны Добри. Она, похоже, не могла обходиться без них даже в самых опасных ситуациях. Я тщательно изучил небольшой сверток и попросил Кобе купить такие же в разных магазинах, чтобы установить разницу между ними. Истинный труд бенедиктинца! А самым трудным оказалось пробудить мою память! Пастилки отличались друг от друга запахом: у одних он был сладковатым, у других — горьковатым, а в третьих ощущался аромат экзотических добавок. Что касается запаха на стеклах замка Ромбусбье и замка Добри, а также найденных таблеток, то он был идентичен. Яна Добри была верна особой марке, английской марке «Пепперминт Сильвер Мун». Эту «Серебряную луну» Кобе не мог отыскать ни в одном кондитерском магазине. Любители жвачки, как и любители табака, обычно покупают определенную марку. Я надеялся, «Серебряная луна» приведет меня к Яне Добри.
Кобе Лампрель оказался неутомимым ходоком и разработал систему поиска. Он составил список кондитерских и магазинов, где продавались пастилки. Это уводило его все дальше от центра города, и вскоре он уже обходил предместья.
— Может быть, парень покупает их даже в деревне, — сказал он, — или в Брюсселе, или в Антверпене, или, кто знает, в самом аду!
Кобе по-прежнему считал ночного посетителя мужчиной, а я в согласии с Патетье не разубеждал его. Однажды он вернулся с веселым выражением лица.
— Наконец-то я обнаружил склад этих пастилок, — радовался он. — Какой хаос в этой лавочке, будто нельзя найти место получше и поближе для продажи этих проклятых конфеток. Подумайте только — в Синт-Питерс-Бюитен! Невзрачная лавчонка на границе пустыря в двадцати полетах камня от ближайшего жилья. Магазинчик держит один старик с обезьяньей головой. Бывший цирковой клоун, который после падения с трапеции сломал левую ногу и не смог больше работать в профессии. Он продает немного конфет местным мальчишкам, приходящим играть на пустырь, а главное — лекарственные растения людям, которые не верят докторам. Когда нога у него особенно не болит, он запирает лавочку и отправляется по кварталам, продавая гарлемское масло, вытяжку для выделения желчи, альпийский укроп и чихательный порошок. Если хотите знать его имя, то зовут его Питсор, Норберт Питсор, вот так!
Я отправился на разведку в тот же день. Питсор, по-видимому, отправился торговать травами, поскольку дверь была заперта, и я только мог заглянуть в щель в ставнях. Я решил не терять магазинчик из виду, но как это сделать? В конце концов я нашел шагах в пятидесяти небольшой амбар, где мог надежно спрятаться с биноклем в руках. Несколько дней я провел в амбаре малоприятные часы, высматривая через щели в прогнившем дереве все, что попадало в поле зрения. В амбаре воняло грязью, отбросами, гниющим деревом. Изредка я слышал злобную грызню крыс. Но держался. Иногда Питсор выходил на порог подышать свежим воздухом. Он стоял и курил черную трубку. Или запирал входную дверь и, хромая, отправлялся в город с маленьким кожаным чемоданчиком.
Однажды после полудня, когда моросил осенний дождь, Питсор отправился в город, я решил покинуть наблюдательный пост, поскольку дождевая влага сочилась через крышу амбара. И вдруг увидел человека на лесной тропинке, где никогда не замечал ни одного прохожего. Листва и шипы мешали использовать бинокль, но я видел, что приближающийся человек старался двигаться скрытно. Мне не удалось заметить его лицо, когда кустарник слегка поредел. Если он направлялся к магазинчику, то подходил к задней двери. Я направил бинокль на конец тропинки и стал ждать. Появилось просторное черное пальто, потом того же цвета капюшон… Он был чуть сдвинут в сторону, и странный персонаж подозрительно осматривал окрестности.
Яна Добри!
Она исчезла за домом. Стало ясно, что она входит внутрь через другую дверь. Я бросился бежать и с такой силой заколотил в дверь, что она слетела с петель. Послышался испуганный крик.
— Стоять! У меня «смит-и-вессон», который стреляет не хуже «Лефуше»! — рявкнул я.
Яна Добри выпрямилась, лицо ее стало таким бледным, словно оно впитало лунный свет.
— Я… не вооружена, — пролепетала она. Но через мгновение успокоилась и с презрением глянула на меня. — Конечно, вы привели господина Кершова. Я сдаюсь.
Что произошло со мной? Эта женщина пыталась убить меня, она пробралась в мое жилище, ранила Патетье, усыпила хлороформом моего слугу и, вероятно, сыграла главную роль в зловещих событиях, которые нарушили мою жизнь и жизнь моих друзей…
Но я не чувствовал к ней неприязни. Я сунул револьвер в карман и сказал:
— Господин Кершов не со мной. Я даже не скажу ему, что нашел вас.
Она вытаращила глаза. Презрительная гримаса перестала искажать ее губы.
— Почему же? — почти беззвучно спросила она.
— Сам не знаю, — медленно ответил я, — быть может, потому, что мне трудно считать вас преступницей.
— Однако я преступница!
— Даже в этом случае я не сдам вас правосудию.
Она саркастично рассмеялась:
— Правда, господин Сиппенс, волки не едят друг друга!
Я нахмурил брови, не сразу поняв ее слова, но это длилось недолго.
— Вы ошибаетесь. Я не убивал свою тетушку. Это единственная причина, по которой я могу считаться волком.
Она не ответила и опустила глаза. Потом внезапно выхватила пистолет из кармана и положила на прилавок.
— Я все же вооружена, — пробормотала она, слегка покраснев.
— Узнаю пистолет, — с издевкой сказал я, — он не очень метко стреляет!
Она мрачно глянула на меня.
— Ошибаетесь, господин Сиппенс, он стреляет метко и никогда не промахивается, если не хочу я, понимаете?
— Это означает, что вы не собирались меня убивать?
— Не собиралась. Мне надо было вас напугать, чтобы вы не лезли в замок Добри.
— Почему бы просто не устранить меня?! — воскликнул я. — Это было бы лучшей гарантией моего вечного молчания.
Она покраснела сильнее.
— Не собираюсь отвечать на этот вопрос, — сухо бросила она.
— Как хотите. Я хотел бы обсудить с вами кое-какие вещи.
— И этого делать не собираюсь.
— Кем был Нат Фом? — спросил я, не обратив внимания на ее возражение.
Она не ответила.
— Тогда отвечу за вас, он был Фантомом!
Если я думал, что мои слова подействуют на нее оглушительным раскатом грома, то глубоко заблуждался.
— Действительно, он был им, — равнодушно ответила она.
— Он умер, — продолжил я, — однако преступления, которые записывают на его счет, продолжаются.
Она пошатнулась. Ее дрожащая рука пыталась опереться на прилавок.
— Верно… верно… — вздрогнула она.
— Фантом умер, однако он еще никогда не был столь живым, — продолжил я, не придавая особого значения своим словам, но увидел, что они повлияли на нее.
— Мертв, но никогда не был столь живым! Да., вы не могли произнести более ужасные слова. Боже, когда прекратится этот кошмар?
— Яна… — снова заговорил я, но не смог продолжить.
Ее лицо посерело от страха и ужаса. Я увидел тень перед собой и обернулся.
— Не смотрите! Бога ради, не смотрите! — завопила Яна Добри, закрыв ладонями глаза.
Слишком поздно… Я увидел! К стеклу, выделяясь в красноватом свете заходящего солнца, прижималось широкое черное лицо с жестокими неподвижными глазами. Яна схватила меня за руку с неслыханной силой и утащила в комнату, откуда можно было выбежать во двор.
— Надо бежать, — прошептала она, — нас ждет ужас из ужасов! Бегите изо всех сил, а главное, не оборачивайтесь.
Я понял, что она говорила правду. Она открыла маленькую дверцу, выходящую на пустырь.
— Бегите! — снова приказала она.
И понеслась, как резвая лань. Хотя я считаюсь неплохим бегуном, я едва поспевал за ней.
— К счастью, мы бежим быстрее, — задыхаясь, выдохнула она.
Мы продолжили бежать, скрывшись за колючей изгородью. Она на мгновение остановилась, бросила взгляд назад сквозь заросли.
— Он преследует нас, — выкрикнула она, — вперед!
— Кто? — едва дыша, спросил я.
Ответа не получил. Она с новой силой потянула меня. Я задыхался, но она схватила меня за плечо и буквально тащила за собой.
Где мы были? Я видел лишь поля и невысокий лесок, который тянулся, постепенно тая в надвигающихся сумерках. Яна отпустила меня и бежала чуть впереди, как вдруг споткнулась и буквально исчезла под землей. И приглушенно застонала. Я заглянул в канаву, куда она упала.
— Уходите… Бросьте меня… Боюсь, я сломала ногу, — тихо выдохнула она.
Я спрыгнул вниз и попытался поднять ее, но она оттолкнула меня.
— Бегите… вы еще можете избежать худшего, а я пропала.
— Остаюсь с вами, — твердо ответил я.
— Нет… бегите… прошу вас… уходите.
— Я остаюсь!
— Тогда мы оба пропали, — сдалась она.
— Умрем вместе, это очевидно… Но я не позволю никому прикончить нас, как крыс в ловушке. У меня в револьвере шесть пуль, а у нашего преследователя всего одна голова.
Я поднялся на каменный край канавы и оглядел окрестности сквозь заросли крапивы. Никого не увидел. Сказал Яне об этом.
— Это может быть правдой, — прошептала она и добавила: — Но надо ждать глубокой ночи, чтобы удостовериться в этом.
— Я дождусь, но берегись любой, кто приблизится к нам… И молю Бога, чтобы это не был невиновный человек, ибо я выстрелю в любом случае.
Мне показалось, что я слышу тихий плач. Думаю, Бог услышал меня, поскольку к канаве никто не приблизился до глубокой ночи.
— Мы постараемся сбежать, — сказал я, помогая ей выбраться из канавы.
Но едва она попыталась ступить на ногу, как со стоном рухнула на землю.
— Невозможно… я сломала ногу.
Я поднял ее. Она сопротивлялась, но вскоре сдалась.
— Хотите добраться до хижины Питсора? — спросил я.
— Только не к Питсору, — в отчаянии воскликнула она, — теперь ОН знает, что я навещала его! Невозможно!
— Куда вас доставить? — спросил я. В голосе моем сквозило почти такое же отчаяние.
— Куда… Не лучше ли бросить меня здесь на произвол судьбы?
— Я не хочу этого. Дайте подумать. Бог не позволил мне убить человека, но, может быть, подаст мне идею, как спастись.
И Бог внял моей мольбе. Мы направились в сторону Звиньярде. Перед прыжком в канаву мне казалось, что я узнаю окраину Эско. На отдаленном въезде в деревню жил мой знакомый, Виктор Ниссен, владелец тележки, в которую он запрягал шотландскую лошаденку, когда отправлялся в город. Виктор был славным парнем, которого друзья прозвали Бедолагой, поскольку у него никогда не было ни су. Немного денег и несколько ласковых слов, безусловно, обеспечат мне радушный прием.
Мы тронулись в тяжкий поход. Моя спутница иногда пыталась, хромая, идти сама, но вскоре прекратила бесполезные попытки и со слезами на глазах просила бросить ее. Но я взял ее на руки, как капризного ребенка, и понес дальше.
Я не чувствовал ни рук, ни ног, когда сквозь деревья увидел спасительный буй — свет в деревенском домике Ниссена.
— Ждите здесь, — сказал я, уложив ее у ограды, — не показывайтесь никому. Если мой друг проявит нескромность, накройтесь капюшоном.
— Спасибо, — шепнула она.
Виктор удивленно вскрикнул, когда я возник перед ним.
— Послушай, Вик, — обратился я к нему веселым тоном, — хочешь заработать немного денег, одолжив мне на ночь тележку и лошадку?
— Даже бесплатно. Что происходит?
— Чуть скрытности. Послушай, знаю, что могу положиться на тебя. Здесь замешана дама. Сам понимаешь, она не хочет, чтобы ты видел ее. Поэтому прошу тебя держать язык за зубами.
— Сделаю что угодно ради дамы и друга! — воскликнул Виктор, бросаясь к стойлу.
— Чуть-чуть за все труды, — поблагодарил я, сунув ему в руку две двухсотенные купюры.
— Маленькая удача, как каждую неделю, а сейчас как раз конец недели. Наконец меня перестанут звать Бедолагой!
Стояла глубокая ночь, когда мы добрались до фермы Густа Кромме в Остаккере. Славный фермер был готов на все ради меня, ибо был человеком признательным, но не отказался от приличной суммы денег, которую я предложил ему.
— Я тоже был молодым, — признался он, — а вы одинокий вдовец, что меня огорчает. Положитесь на меня и моих. Все будут молчать. И вы знаете, у нас способный деревенский врач.
Я расстался с Яной Добри, лежащей на белоснежных простынях на удобной постели в чистой комнатке. Она уткнулась носом в подушку и не ответила мне, но я видел, что она ревет горючими слезами.