Граждане Бредфорда! Как можно скорее возвращайтесь в свои дома. Не оставайтесь на улицах. Объявилась ужасающая болезнь! Белая чума приближается к стенам нашего любимого города. Запрещено покидать Бредфорд без разрешения муниципалитета. Будут разведены большие костры на площадях города, которые будут поддерживаться жителями. Муниципалитет сделает все возможное, чтобы удержать болезнь вне города. Граждан просим молиться денно и нощно Господу нашему! Я все сказал!
Появились стражники с алебардами, чтобы разогнать толпу.
— Все по домам! Никто не имеет права покидать город! — орали стражники.
Вдали раздался зловещий рев рога: сигнал закрытия городских врат. Врата звучно захлопнулись. Стражники опустили тяжелые засовы и натянули цепи толщиной с руку.
Кто-то отчаянно барабанил в маленькие западные врата.
— Пустите меня, еще не пришел час закрытия!
Стражник поднялся на башню, дрожа всем телом, словно во врата стучался призрак белой чумы. Он выглянул сквозь узкое окошко и увидел всадника в истрепанной одежде, который умоляюще тянул руки вверх.
— Впусти меня, я заплачу тебе золотом!
— Только дьявол может разговаривать так! — закричал стражник и просунул дуло аркебузы в бойницу.
— Уезжай! — крикнул он. — Иначе выпущу в тебя пулю!
Такой угрозой мистеру Пилгриму запретили въезд в город Бредфорд в вечер ужасающей новости. Он долгие дни пробирался по грязи и воде, иногда съедая какой-то дикий фрукт, а когда уже наяву видел мягкую постель и богато уставленный пищей стол, его гнали прочь с ненужным золотом в истинный ад. Истекая слезами, он развернул свою исхудавшую и усталую клячу и поволочился по дороге в темные поля. Он увидел вдали небольшой домик. Может, там найдется убежище на ночь? В доме не было света, когда он слез с лошади и постучался в дверь. Ничто не шелохнулось, а дверь осталась закрытой. Западный ветер донес до него жалобный звон тревожного колокола. Звук был такой зловещий, что Пилгрим предпочел бы сдаться в плен к Редлау, чем оставаться в столь ужасном одиночестве. Он вновь постучал в дверь. И она открылась.
— Бога ради, — начал судебный пристав.
И замолчал.
Ледяной ужасный голос назвал его по имени. Это был голос таинственного человека из Клеркенуэлла.
Заброшенное аббатство
— Отец! Отец! — причитал Джеймс. — Вернемся, не останемся здесь!
Доктор Уинстон колебался. Он ожидал полного безлюдья и самых странных ужасов, но только не этого далекого и пугающего света.
— Этот ненормальный свет! — наконец заявил он.
Свет дикий, призрачный, словно танцевал в глубокой оконной нише. Он то оживал, то почти полностью гас.
— Пойдем очень медленно, — сказал доктор Уинстон, — думаю, опасности нет, а речь идет совершенно о другом.
— О чем?
— Этот огонь горит под ретортой! Огонь ученого, — торжествующе заявил доктор Уинстон. — Быть может, мы приближаемся к жилищу отшельника, который посвящает все свои дни науке и исследованиям. О… я не ошибаюсь, это запах отвара разных трав!
В коридоре властвовал сильный сквозняк и бросал в лицо гравий и мелкие камни. Время от времени до них доносился грохот обвала. Они приближались к источнику света и вскоре увидели светлую полосу под приоткрытой дверью. Уинстон не постучал. Может, дверь распахнулась сама? Он увидел просторную келью с высоким потолком, освещенную пляшущим пламенем небольшой железной горелки. В полумраке поблескивали странные инструменты. Воздух был насыщен стойким запахом смолы и кипящих травяных отваров.
— Добро пожаловать, доктор Уинстон! — послышался низкий голос. — Ваш приход меня радует.
Рядом с огоньком на каменной скамье, скорчившись, сидел человек в просторной рясе с опущенным капюшоном.
— Вы знаете мое имя, сэр, — чуть блеющим голосом сказал врач, — я, увы, нет, но я счастлив, что Бог привел меня и моего сына к человеку. Я этому рад.
Послышалось негромкое ворчание:
— На скамье лежит высушенный папоротник, и ваш сын, ведь он еще ребенок, может прилечь. Вы голодны?
— Нет. Кстати, у нас есть запасы провизии.
— Я сейчас налью вам стакан вина, а потом мы побеседуем. Моей целью было завлечь вас сюда, в заброшенное аббатство.
Если доктор Уинстон был удивлен, то постарался не показать этого. Голос казался ему твердым и суровым, но приятным. Огонь под ретортой был усилен, и келью залил ослепительный свет. Уинстон с явным удивлением заметил, что келья выглядела хорошо сохранившейся среди печальных руин. В ней было множество бутылей, пробирок, каменных и стеклянных реторт и перегонных кубов.
— Спи, Джеймс, — посоветовал сыну отец, — мы в полной безопасности.
— Это действительно так, — кивнул мужчина в рясе.
Пользуясь светом горелки, он наполнил оловянный стакан и протянул гостю.
— Это прибавит сил и бодрости.
Уинстон без боязни выпил. По телу разлилось приятное тепло. Он ощутил прилив сил, словно долго отдыхал.
— Этим напитком нельзя злоупотреблять, — предупредил незнакомец, — он возбуждает нервы и гонит прочь сон, поэтому мальчик его не получит. — Он наполнил стакан из другого кувшина и протянул Джеймсу. Через несколько минут Джеймс глубоко вздохнул. Дыхание его стало ровным и спокойным. — А этот обеспечит добрый сон, дитя мое, — любезно сказал он. — Хорошо, — добавил обитатель руин, — то, о чем нам надо поговорить, не для детских ушей.
— Слушаю вас, сэр.
Таинственный человек не ответил.
Он застыл, уставившись на танцующее пламя. Внезапно выпрямился, и Уинстон почти испугался невероятному росту хозяина.
— Безумный монах! — невольно вскрикнул он.
Человек саркастически рассмеялся:
— Так меня называют. И это к лучшему, иначе мне было бы трудно держать любопытных вдали от моего жилища.
— Вы спасли меня и Джеймса от рук жандармов, — с признательностью прошептал Уинстон.
— Конечно, — сухо ответил хозяин, — потому что вы мне были нужны здесь.
— Вы опасный человек, но чего вы ждете от меня?
— Очень многого!
Голос стал холодным и резким. Рука гиганта поднялась, и сухое запястье указало на грудь доктора Уинстона.
— Вы были хранителем медной шкатулки, Уинстон.
— Боже правый! — вскричал доктор и удивленно вздрогнул.
— Почему вы не обеспечили ее сохранность?
Уинстон бессильно опустился на скамью рядом с заснувшим сыном и в отчаянии схватился руками за голову.
— Слишком поздно. Сэр, я вспомнил о ней, только миновав Шрюсбери. Но мог ли я думать…
— О чем?
— Что вы придаете ей такое значение. Я даже об этом не подумал.
— Вам известно, что в ней содержалось?
Доктор Уинстон удивленно покачал головой:
— Нет. Видите ли, сэр, в обычае нашей семьи было хранить ее, не интересуясь содержимым. Моя покойная супруга крепко придерживалась этой традиции.
— Расскажите подробнее, — приказал монах.
— Это довольно странная история, сэр. Быть может, вы слышали что-то о старом графе, докторе Олдсдорме?
— Говорили, он был ученым, но многие считали его попросту сумасшедшим!
— Он им не был, — возразил Уинстон, — а просто был странным. Моя дорогая супруга была его младшей дочерью. Я едва знал его. В первые месяцы после свадьбы он сообщил нам о желании уехать за границу. Кажется, в Святую землю. Перед отъездом он вручил шкатулку моей жене, сопроводив следующими странными словами: «Храни это до моего возвращения, ибо однажды я вернусь. Не отдавай ее в другие руки и не открывай. Если вы умрете до моего возвращения, передайте ее супругу, а позже, если понадобится, сыну. Вы несете за нее громадную ответственность». Он так и не вернулся. Моя дорогая супруга скончалась. Я продолжал хранить шкатулку, но должен признать, что особо не думал о ней.
— Жаль, — прошептал незнакомец.
— Почему вы так считаете, сэр?
— Вы вскоре это узнаете, — сурово ответил монах. — Продолжайте. Ваша покойная супруга была единственной дочерью старого графа?