Довелось и Умбарку побывать в карауле на вершине холма, среди нагромождения камней, откуда океан просматривался во всех направлениях на многие мили. И хотя ему был выдан огромный кусок мяса с жиром, чтобы он не скучал, и не проголодался, Умбарка это не особенно радовало. Намаявшись с голода, он съел столько мяса, что теперь не то чтобы есть, смотреть на него не мог. И, судя по разбросанным повсюду пластам китового мяса, он был не одинок в своих чувствах. Ему все еще было плохо, продолжало подташнивать. Умбарк с ужасом вспоминал вчерашний день, когда им всем, включая Одноглазого Мочилу, стало плохо от переедания. Кара за обжорство, неумеренность в еде, тем более опасная после длительного голодания. Умбарка передернуло от воспоминаний о том, как огромные куски мяса и жира вываливались из его нутра, а покрытая потом бледно-зеленая физиономия была ничуть не краше физиономий товарищей, испытывающих схожие муки.
Лежать на камнях ледяному троллю облаченному в толстую и теплую шкуру было ничуть не хуже, чем на песчаном пляже берега, вот только невыносимо скучно. Не с кем перекинуться парой слов. Оставалось лишь наблюдать за оживленно переговаривающимися товарищами, начинающими потихоньку отходить от болезненной расплаты за обжорство. Да поглядывать по сторонам в поисках угрозы. Со стороны клыккаров, или иных, неведомых троллям охотников за приключениями.
Вид океана был уныл и однообразен, навевал тоску и клонил в сон. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы не уснуть. Ведь от бдительности наблюдателя зависела жизнь их небольшого сообщества. Поддавшись сонному очарованию океана можно было остаться без головы, если придут чужие. Или же иметь весьма бледный вид, подавленный и побитый, если Одноглазый Мочила прознает про любителя спать на посту. Его ожидала такая трепка, что есть долго не захочется, да и жевать будет нечем. Одноглазый Мочила не знал жалости к провинившимся, бил смертным боем, так, чтобы на всю оставшуюся жизнь выбить из тупых голов всякую дурь.
Судя по поведению Одноглазого Мочилы, он, как и Умбарк, был уверен в том, что спокойной жизни не будет, рано, или поздно, им придется либо в спешке уносить ноги, либо держать ответ перед клыккарами за свои злодеяния. Расплатой за которые будет смерть. Клыккары никогда не простят троллям ни убийства товарищей, ни посягательство на их добычу. Мочила был не глуп, и понимал, что втроем гиганта весом в десяток тонн не одолеть, и тем более не вытащить на мель, чтобы заняться его разделкой. Поскольку других клыккаров поблизости не было, напрашивался вывод, что они поспешили в ближайшее селение за помощью и лодками, которых для перевозки китового мяса и жира потребуется целая флотилия. Эту флотилию кто-то должен привести. Лодок потребуется не один десяток, соответственно не меньше будет и управляющих ими людей. Против такой силы троллям не устоять, не стоит и пытаться, единственный их шанс на выживание, это вовремя унести ноги.
Чем больше времени проходило с визита троллей на побережье, тем неспокойнее становилось на душе у Мочилы. От был готов в любой момент отдать приказ к отступлению, но сдерживался, видя, как набирается сил, и веселеет его отряд. С каждым прожитым днем боевой дух его людей повышался, и, Мочила это знал по собственному опыту, он продержится еще довольно долго, даже если в ближайшее время им вновь придется питаться одними еловыми ветками.
Постоянное напряжение и ощущение приближающейся опасности давало о себе знать, и Мочиле становилось все труднее усидеть на месте. Он едва ли не ежечасно проверял наблюдателя, что еще пару дней назад делал крайне редко. Застигнутому врасплох засоне досталось так крепко, что его шкура стала красно-синей от множества гематом, а голова распухла до невероятных размеров. Несчастный не мог говорить, с трудом шевеля разбитыми губами. Полученный засоней урок пошел другим впрок, и назначенный очередным наблюдателем тролль предпочитал ползать по позиции, ворочать тяжеленные камни, отжиматься от земли, и прибегать еще ко множеству уловок, лишь бы не заснуть, и не попасться под горячую руку Мочиле. Который в последнее время стал особенно нервным и раздражительным, и ненароком мог зашибить насмерть провинившегося своими огромными, пудовыми кулаками.