У Умбарка вновь началась жизнь отшельника, в которой он особо не напрягался, имея в запасе три здоровенные корзины с продуктами, и, по-летнему щедрый на дары лес. А когда ему становилось тоскливо от одиночества, а сердце начинало щемить от безысходности, он черпал вдохновение из бездонных бочек с вином, огромными кружками возвращая утраченное душевное спокойствие. И чем холоднее становилось снаружи, чем реже зверь становился добычей, тем чаще и подолгу находил Умбарк успокоение в вине.
И однажды он перешел грань отделявшую его от умеренных возлияний, до ежедневного, беспробудного пьянства. Он махнул на все рукой, с головой окунувшись в бездонный хмельной омут. Ему больше ничего не хотелось. Только пить, до полного помутнения в рассудке, за которым наступала чернильная пустота без единого звука, или проблеска света. Так продолжалось много дней кряду. Умбарк давно потерял счет дням. Он отощал, стал дурно пахнуть, но продолжал свое самоубийственное занятие, не в силах порвать с ним, обрекая себя на верную смерть. И он наверняка бы умер, смерть от истощения и алкогольного отравления была не за горами, если бы однажды, черпанув кружкой в бочке, не ударился о пустое дно. Вина в бочке осталось лишь на донышке, только чтобы унять боль в раскалывающейся с похмелья голове. И напрасно он переворачивал оставшиеся бочонки, все они были уже давно и безнадежно пусты.
А затем было двое суток жестокого похмелья, когда Умбарк, вконец обессиленный, валялся пластом в пещере, не имея сил подняться. Когда похмелье прошло, на смену ему пришел жуткий голод, который нечем было унять, так как охоту он давно забросил, а в огромных корзинах принесенных ими с побережья, не осталось ни капли съестного. Мучимый голодом Умбарк сожрал сухие, сплетенные из стеблей неведомых злаков корзины, чтобы хоть на время приглушить терзающие его муки голода. Когда Умбарк достаточно окреп, чтобы найти в себе силы выбраться из пещеры, он был потрясен увиденным. Вокруг было белым-бело. Его привыкшие к пещерному микроклимату уши и нос начал болезненно пощипывать леденящий северный ветер, пришедший с высокогорных ледников Пандории. И только тогда он понял, сколько времени прошло с начала его беспробудного пьянства. Ведь последнее, что он помнил, это зелень под ногами, и разлившееся вокруг тепло, столь характерные для поры благодатной осени.
Зима нагрянула в жизнь Умбарка нежданно-негаданно, расплатой за безудержное пьянство, и потерю жизненных ориентиров. Он чуть не умер с голода, и лишь еловые ветки, к которым он еще совсем недавно относился с презрением, позволили ему выжить. Зима суровое время года, где одиночке не выжить, это Умбарк знал по собственному опыту. Вернувшись к жизни, Умарк больше не хотел умирать, изо всех сил цепляясь за жизнь. И когда в очередной раз облазив близлежащие окрестности в поисках добычи вернулся в пещеру ни с чем, отчетливо осознал, что если в его жизни ничего не изменится к лучшему, то он умрет, и случится это очень скоро. И тогда молодой тролль вновь отправился на побережье, где одиночке выжить гораздо проще, нежели в горах. Он больше не верил в счастливую встречу, он просто упрямо шел вперед, к океану, не подозревая о том, что судьба уготовила ему встречу, которая в корне изменит всю его жизнь.
От пещеры до заветного побережья рукой подать, полдня пути для молодого, здорового, полного сил ледяного тролля. В три раза больше для обессилевшего, смертельно уставшего, с подведенным от голода животом, несчастного. Умбарк пройдя сотню метров останавливался, чтобы отдохнуть и перевести дух. Отощавший, со свалявшейся грязно-серой шерстью, с потухшими от безысходности глазами, он мало чем напоминал себя прежнего. Вообще ничем, если бы не стальной огонек то и дело зажигающийся в глазах, заставляющий вновь и вновь подниматься на ноги, и, сгибаясь под напором пришедшего с океана пронизывающего влажного ветра, упрямо идти вперед. У него снова появилась цель, и он был обязан идти к ней, чего бы это ему ни стоило. И ничто, ни голод, ни противная слабость в ногах, заставляющая подолгу отдыхать, не остановят его на пути к цели.