Перниция и меррел стремительно уносились в глубины земли. Пропасть вокруг них конвульсивно подергивалась, плевалась сырой, попахивающей плесенью землей, кусочками древних корней и камнями, а затем захлопнулась с таким звуком, как будто сотни наковален столкнулись друг с другом, и этот грохот обрушился на каждого в зале, словно удар великанского кулака, вышибая дыхание. Но пол в том месте, где исчезли эти двое, вздыбился горой. По ее склонам сошли лавины, и раздался гулкий рев, словно множество свирепых таралианов зарычали в узкой долине. В воздухе так густо стояла невесомая пыль, что людям в зале, попытавшимся отдышаться после грома, с которым сомкнулась бездна, тут же забило ею рты и глотки, и они беспомощно кашляли, надрывая легкие. Испуганные, сбитые с толку люди отступали назад, к сердцу дома, подальше от входа в зал и поднявшейся там горы, и оттаскивали так и не проснувшихся товарищей в самое безопасное место, какое им было доступно.
Одна из стен зала треснула, сложилась и рухнула. Треск, с которым ломалось дерево, походил на человеческие крики. Стены по обеим сторонам от нее зашатались и склонились к ней, будто скорбящие друзья к павшему товарищу, как Катриона и Нарл склонились к Рози. Обломки посыпались на изрытый пол, опасные куски штукатурки и дранка взлетали в воздух со вздыбившихся по сторонам холмиков, хотя гора посередине начала оседать с градом щепок и комьев земли. Гобелены вздувались, словно от великанских выдохов, несколько сорвалось со стен, а один вспорхнул над залом, словно птица, и обрушился на руины королевского стола – половина его еще стояла, а другая превратилась в груду ломаных досок, ножек, еды и посуды.
Рози лишь отчасти осознавала происходящие вокруг разрушения. Катриона содрала с ее лица и рук бóльшую часть связующих чар Перниции. Но когда обломки мебели и спящие тела начало мотать туда-сюда по идущему волнами полу, Рози оторвалась и от нее, и от Нарла и, оглушенная, почти беспомощная, кое-как приткнулась к чему-то твердому. Ощупав найденную опору, она узнала в ней одну из ножек стола в том его конце, который еще стоял, и медленно поднялась на ноги. Согнувшийся поблизости человек, вцепившийся обеими руками в столешницу, показался ей знакомым, но ей потребовалось еще мгновение, чтобы его узнать: Роуленд прикрывал что-то собственным телом, а как только она поняла, кто это, то догадалась и что, точнее, кого он защищает. Роуленд поднял взгляд и в свою очередь узнал ее.
– Ты можешь что-нибудь сделать? – безнадежно спросил он, когда грохот разрушений пошел на убыль.
Рози вовремя остановилась, не успев покачать головой. Она нашла перевернутый стул с отломанной спинкой, но четырьмя крепкими ножками, придвинула к столу, взобралась на него коленями и заглянула в лицо Пеони. Оно выглядело бледнее, чем было – когда? прошлой ночью? неужели это произошло всего лишь прошлой ночью? – а ее дыхание было затрудненным, как будто ей на грудь давила какая-то тяжесть.
Роуленд чуть отстранился, чтобы освободить место для Рози – или потому, что не мог больше смотреть, не мог видеть, как жизнь Пеони утекает из раны, которую никто из них не мог разглядеть.
Рози, какой бы усталой, избитой, несчастной, потрясенной и больной она ни была, ощутила, как собственная жизнь уверенно бьется в ней, потянулась и взяла Пеони за руки. Она на мгновение вгляделась в лицо подруги, такое похожее и одновременно непохожее на ее собственное. Ненадолго убрала одну руку, чтобы дотянуться до кармана Пеони, найти там веретено-волчок, которое вырезала для нее, вытащить его, вложить между ладонями Пеони и сомкнуть поверх свои. Одно из перьев меррела выскользнуло из спутанных волос Рози и спланировало на грудь Пеони.
Что-то отнюдь не волшебное шевельнулось между ними. Принцесса, не принцесса, две девушки, обменявшиеся местами, притворившиеся одной девушкой, ставшие двумя другими девушками. Рози, с ее силой и беззаботной энергией, ее великодушием по отношению ко всему живому. Пеони, с ее мягкой добротой, тонким пониманием и гибкостью, которой никогда не было в природе Рози.