Естественное любопытство? Или Бомелий знал о щитах Бен-Бецалеля больше, чем открыл Умному? Сколько на всю Европу было практикующих магов и алхимиков? Неужели они не интересовались деяниями друг друга?
— Пусть твои люди приглядят за Бомелькой, — сказал Умной в тот же день Грязному, заглянув в заново отстроенный после прошлогоднего пожара Разбойный приказ. — Темнит что-то царский лекарь...
— Ничего, — ухмыльнулся Грязной. — Дождусь ещё, угольков ему под пятки насыплю. Вот тогда и засветится, не хуже лампадки, прости Господи!
Вовремя остерёгся князь, ох, вовремя!
Тем же вечером Бомелий самолично, никому не доверив, поехал на Варварку, в Английское подворье. Соглядатай Грязного, мартовским кошаком шмыгнув на крышу боярского дома, чванливо нависшего над соседями, разглядел оттуда, как лекарь передаёт во внутреннем дворе подворья письмо степенному купцу, приглядывающему за погрузкой своего товара в телеги.
Торговый обоз задержали завтра поутру у городских ворот. Иноземному купчине, отведённому в сторонку, разъяснили, что проверять его товары можно по-разному. Можно всё так разворошить, что и везти дальше не потребуется — свалка, она рядом. А можно и не смотреть ничего. Если письмо Бомельки не в Англию поедет, а стрелецкому сотнику отдано будет. Мести чернокнижника купцу опасаться не стоит; с того света не мстят, как известно.
Вот и поехал к Холмогорам английский караван, так и не досмотренный у ворот Москвы. А Умной с Грязным развернули запечатанное перстнем Бомелия письмо.
Из послания Елисея Бомелия сэру Уильяму Сесилу, лично в руки, чрезвычайно важно:
«...Великому князю московитов в руки попала вещь с огромным магическим потенциалом. Страшно и подумать, что наступит с цивилизованным миром, если восточные варвары смогут понять принцип действия сего предмета.
Уничтожить либо похитить сей предмет не представляется возможным. Осмелюсь сообщить, что в Еврейском городе Праги, откуда был украден сей артефакт, должны находиться сходные предметы.
Дело настолько важно, что решил, не дожидаясь Вашего соизволения, покинуть столицу варваров. Следующее письмо надеюсь отправить уже из Богемии...»
— А ведь скрылся маг Елисей, пёс смердячий!
— Вопрос времени, — заметил на это Григорий Грязной.
И был, как часто случалось, совершенно прав.
Бомелия со слугой поймали под Псковом. Беглый царский лекарь сулил своим надсмотрщикам за освобождение большие деньги, потом пугал карами небесными, обещал напустить на них и их семьи бесов — бесполезно.
В Разбойном приказе, едва завидев строгое лицо Малюты Скуратова, Бомелий повалился на колени, начал говорить: про себя, про тех, с кем держал связь в Английском подворье, кто продавал Русь за полновесные имперские талеры.
Но что за допрос без дыбы ?
На такое зрелище пожаловал сам государь с ближними боярами.
Исхудавшее за последние дни тело бывшего лекаря растянули от каменного пола до невысокого сводчатого потолка.
Иван Васильевич ещё раз, из собственных уст Бомелия, послушал перечень шпионов и изменников, пожевал губами, пригладил бородку.
— Не врёшь ведь, Бомелька, вижу, что не врёшь... Но и всю правду не досказываешь!
Самолично опрокинув жаровню на пол, царь сапогом пододвинул пышущие жаром угли под босые пятки своего бывшего лекаря.
— Кто ещё изменник? Говори! Может, воевода Михаил Воротынский? Может — опричный боярин Умной-Колычев? Может — князь Хворостинин?
Григорий Грязной застыл с приподнятым в руке пером. Ни одно имя на допросе при государе всуе не произносилось. Кому Иван Васильевич посулил сейчас смертный приговор?
Увидев бледное лицо Василия Ивановича Умного-Колычева, Грязной понял — кому.
Не подозревая, что и сам прикоснулся к этой смертельно опасной тайне, когда искал в Твери человека с приметным перстнем-змейкой.
Потому и жив ещё был, что не подозревал.
Бомелия же насадили на стальной длинный вертел, как свиную тушу. Ещё живого, его вынесли на Поганую Лужу, к грязному берегу Алевизова рва, где загодя развели большой костёр. Глашатаи объявили на Торгу вины бывшего царского лекаря — всё больше чернокнижие да отравительство, спаси и сохрани от того и другого, Господи...
Вертел положили на большие рогули над костром. Палачи Разбойного приказа, посмеиваясь, что непривычным поварским ремеслом занялись, иногда проворачивали насаженное на вертел тело, чтобы оно равномерно прожаривалось.
Первый час казни Елисей Бомелий был в сознании. Когда же умер — не знаю. К вечеру костёр затушили, натаскав воды из рва. Тело бросили сюда же, во влажный пепел. К утру не осталось почти ничего. У собак, что побираются на рынке, ночью был славный пир.