Стоп.
Мелкие частички сажи и копоти на полу... Откуда?
Филиппа перевели в эту келью при них, до этого помещение пустовало. Жечь лучины и свечи было некому.
Откуда копоть?
Андрей поделился сомнениями с Умным.
— Воздух понюхай, — посоветовал в ответ боярин.
Андрей вдохнул тёплый душный воздух. Что за странный горький запах?
Отчего так тепло? Здесь же ледник был ещё утром? Что за печи в монастыре, что теперь тут хоть донага раздевайся?
— Серой пахнет, — сказал боярин. — Нечисто всё как-то...
— Может, собак кто боялся, — предположил Андрей. Запах серы мог напрочь отбить нюх у любой охотничьей собаки.
— Давай тогда смотреть, — продолжил боярин, — куда этот враг собачий дальше пожаловал.
Умной и Молчан вышли из кельи. Подвал их внимания не привлёк. Глухие стены да лестница наверх — смотреть нечего и укрыться негде.
Вверх по лестнице, в коридор, куда выходили двери монашеских келий. Где недавно жил и Филипп.
Боярин наугад толкнул несколько дверей.
— Все кельи проверены, господин, — подскочил опричник. — Никого, ручаемся.
— Окна везде одинаковы? — поинтересовался Умной.
— Кажется, да.
Опричник запнулся.
— Проверю ещё раз, на всякий случай.
Он быстро пробежался по коридору. Дверь слева, дверь справа, слева — справа, и так, пока коридор не кончился.
— Одно и то же! — доложил он, проглядев последнюю из келий.
— Андрей, — поинтересовался боярин — смог бы ты пролезть в такой проем?
Юноша, тонкий в кости и неширокий в плечах, внимательно осмотрев окно, отрицательно покачал головой.
— Тут и ребёнку сложно будет...
— А ведь иного пути нет: или через окно, или через выход, мимо нас. Но ведь не выходил никто...
— Прячется, значит, где-то в братской?
— Опричники так все проглядели, что тут и мышь незаметной не осталась бы. Боюсь, не отвели ли нам глаза...
Для каждого века — своя обыденность и свои чудеса. Для современников Ивана Грозного бытовое колдовство, в том числе и отвод глаз, — дело понятное. Оттяни углы век, читатель, посмотри, не изменилось ли чего в окружающих тебя предметах? Не стало ли больше либо меньше людей рядом с тобой ?
— Тогда увозить надо государя, пока не стало поздно!
— Идём, Андрей, поспешать надо.
Снова — с тепла на мороз.
Распахнув входную дверь, боярин быстрым шагом подошёл к царю.
— Ехать надо, государь, — негромко, но внушительно сказал Умной. — Опричник этот мнимый, видимо, глаза твоей охране отвести смог. Как бы не сотворил ещё чего...
— Или боишься, что убьют меня? — прищурил правый глаз Иван Васильевич. — Я же стольких Колычевых казнить приказал. И он вот, тоже... Колычев... Ты же мне смерти желать должен, боярин!
Короткий взгляд на мертвеца. Царь моргнул и отвернулся.
— Тебе присягал, государь. Тебе и верен буду. А смерти твоей — боюсь, царевич Иван молод ещё на троне сидеть. Да и о новгородских убийцах забывать не стоит...
— Едем, — поморщился Иван Васильевич.
Пригладил ладонью заиндевевшую бороду, обернулся к игумену.
— Митрополита похоронить с честью. Проверю! Не сам, так иных пришлю.
Малюта Скуратов, так и не выпустивший тела из рук, передал мертвеца на попечение монахов.
— Как же это? — почти как царёв палач, спросил небеса игумен.
— Может, угорел? — предположил Малюта. — Натоплено там сверх меры. Сердце, может, и не выдержало...
Перекрестившись, опричник побежал за уже тронувшимися санями, вскочил на запятки.
Монахи молча смотрели вслед удаляющемуся царскому поезду, змеившемуся прочь от обители.
Истинный змей — метнулся, убил, теперь вот прячется обратно, в укрытие, к себе подобным.
Кто же поверит россказням Малюты, что опальный митрополит сам умер, угаром удавленный?
Верно, палач царский и удавил, подушкой, к примеру, или шапкой собственной. Мог ли старик сопротивляться этакому медведю?
Иван же Васильевич, сидя в санях, уносящих его прочь от монастыря, размышлял об ином.
Вот оно, знамение, которого ожидал. Оказалось, не благословение оклеветанного митрополита было нужно, но его прощение. А уж Господь нашёл, как показать помазаннику Своему, что тот на верном пути.
До похода на Новгород, до Твери, с месяц назад, царь вызвал князя Владимира Старицкого к себе, в Александрову слободу. Встретил его ещё на подъезде, на ямской заставе. Владимир Андреевич, пышущий здоровьем, уверенный в себе, приехал верхом со свитой. Небрежно бросив поводья царскому конюшему, подошёл к Ивану Васильевичу, намеренно ни на кого иного не обращая внимания, поклонился коротко.