Благословил бы умерший Андрея Остафьева?
Человека с нечитаемыми глазами...
3. Лихое дело
еликий Новгород опричное войско взяло |в кольцо, чтобы никто не вырвался.
Сначала Малюта Скуратов с тысячей всадников выставил посты на всех дорогах, ведущих в город. Опричники врывались в пригородные монастыри, опечатывали казну, закрывали ворота, не дозволяя монахам разбредаться. Затем уже прибыл Иван Васильевич с полутысячей охраны и ближних людей. На Торговой стороне, в Городище, где в стародавние времена новгородской независимости жили приглашённые на службу князья, царю приготовили укреплённый лагерь.
Господин Великий Новгород замер, не зная, на что надеяться. Слышались призывы закрыть ворота и не пускать в город опричников. Но больше голосов было иных — встретить государя со всем уважением и покорностью, как и положено верноподданным. А если кто виновен перед царём — так за то и ответит.
Архиепископ Пимен был бледен и беспокоен. Недавно только он вернулся из Москвы. Вернулся, обласканный царём, привезя много денег на нужды епархии. Что же переменилось в государе? Наговорил кто? Или... Страшно было подумать, что — узнал.
Ещё страшнее, если узнал обо всём.
Не только о переписке с Сигизмундом, королём польским.
Но и о ведуньях, что здесь же, на архиепископском дворе, обретаются.
И о Михайловском монастыре.
Только бы не о нём!
К Михайловскому монастырю приближалась сотня опричников во главе с царевичем, Иваном Ивановичем. Работа предстояла привычная — игумена да келаря с трапезником к ответу, ключи забрать, казну — в обоз. Да по подклетям и амбарам пошарить, чтобы соблазна не было спрятать чего.
С наследником трона, как обычно в походах, ехал Скуратов-Бельский. Бог не дал Малюте сына, так что всё нерастраченное отцовство опричник выплёскивал на царевича. Бывало, что и ворчал, и бранился даже (царь Иван только ухмылялся в бороду, слыша доносы об этом), но, не задумываясь, отдал бы жизнь за благополучие Ивана Ивановича.
Малюта Скуратов и распоряжался в монастыре, широко распахнувшим ворота перед государевыми хоругвями. Царевич только вертел головой, смотрел и вслушивался, учился, как надо работать.
Вот на санях оказался сундук с монастырской казной.
— Изрядно, — подивился Малюта. — Не бедно жили иноки!
— Думаешь, всё отдали, без утайки? — спросил царевич.
— Тут предчувствиям доверять нельзя. Прикажи постройки досмотреть!
— Исполняй!
Опричники, только ждавшие приказа, разбрелись по монастырю. Настежь распахивались двери, выпуская тепло из келий, заголосила потревоженная скотина... Но игумен, как видно, отдал всё до последнего, и опричники от помещения к помещению веселели. Не грабить же приехали, воров государевых на чистую воду вывести.
Кто-то из опричников походя пнул дверь в небольшой белёный сарай, стоящий в глубине двора. Удивился, что заперто, пнул ещё.
Малюта, заметив заминку, знаком подозвал келаря.
— Что там? — показал на сарай.
— Не знаю, батюшка, — поклонился монах.
— Как это?!
Малюта был удивлён. Хозяйство монастырское келарь держал в полном порядке, бумагу изводил на любой расход или приход. А тут — не знает?
— Коптильня была ещё недавно. Потом люди архиепископа приехали, смотрели долго, и что уж там хранить собрались — Бог весть.
— Люди Пимена-архиепископа? — переспросил Малюта.
Не для себя переспросил, а чтобы царевич Иван внимание обратил. А царевич слушал, не отвлекался.
— Гойда! — воскликнул Иван Иванович. — Тащи бердыши, ломай дверь!
Приказывать дважды опричникам не надо. С утра приморозило, и помахать топором на длинной ручке, что на Руси называли бердышом, а в Европе — алебардой, было в удовольствие и для здоровья полезно.
Монахам тоже стало интересно. Тёмным пятном они столпились у храма, откуда и видели хорошо, и опричникам не мешали. Игумен и келарь спокойно стояли у так и не спешившихся царевича и Малюты. Что страшиться — не их то дело, а архиепископа, ему и ответ, если что, держать.
Ударив несколько раз по железным скобам и могучему замку, удерживающим дверь, опричники прекратили бить, закричали, перебивая друг друга:
— Живой там кто-то! Шевелится!
— Не может быть, — покачал головой игумен. — К двери несколько дней не подходил никто, с голоду умереть времени бы хватило. И не топлено там.