— Как очистить, посоветуй, Ангел Грозной Смерти!
— Господь дал людям право выбора, человек... Думай.
Ангел исчез, так же неожиданно, как появился, и только благоухание оставалось ещё какое1 то время разлитым в воздухе часовни, смешиваясь с запахом восковых свечей, теплившихся перед образами.
Не только смерть.
Кто-то из Басмановых должен кровью своей смыть грех предательства. Господь даст понять, кто будет убит, знака ждать следует.
Но — не только смерть!
Очищение.
Молитвой, видимо, но не простой.
И к кому обратиться за помощью? Не к своим ли священникам, послушным, готовым забыть о Боге ради царёвых милостей? Осуждавших Филиппа, расхваливавших Пимена и переменивших мнение на иное, как только так поступал царь. Фарисеи они перед Господом, не полетит их молитва на небеса.
Но говорил же иноземец Елисей, что сведущ он в тайных знаниях, показывал многое в подклетях Опричного дворца. Такому очищать опричнину от скверны. Он — человек сторонний, ему и слово перед Господом держать!
Радостная улыбка озарила лицо принявшего решение царя, и Иван Васильевич с усердием возобновил молитву, откладывая поклоны перед образами.
Не замечая, как вытекла слеза из глаза нарисованного на иконе архангела Михаила.
Или жарко было в часовне, и просто капля воды оставила недолгий след на образе предводителя небесного воинства?
Запах.
Свечение.
Образ.
Всё убрать!
Демон Риммон принял свой привычный облик.
Злое начало лживо. Обман — одно из оружий нечистого.
И правду ведь, на удивление, говорил демон русскому царю. Да, дал Господь человеку право и возможность выбора.
Всю жизнь перед каждым из нас — две дороги.
На какую из дорог ступит царь Иван?
— Сам себе судьёй будешь, — повторил царь, глядя на Фёдора Басманова.
— Решайся, нож у тебя в руке!
Это сказал Басманов-старший, Алексей, тоже поднявшийся с колен, смотрящий по-прежнему не на сына, но на царя. Ему бы дать нож — не задумываясь, ринулся бы на государя, постарался, пока не остановят острия опричных посохов, пустить кровь потомку князя Рюрика.
И Фёдор Басманов ударил. Опытно, привычно: не одну жизнь отнял раньше по царскому повелению.
Его отец неуклюже, мешком, свалился под ноги онемевших опричников.
Елисей Бомелий, не обращая внимания на то, что кровь убитого залила носы иноземного кроя башмаков, раскрыл толстую рукописную книгу, что держал в руках, заговорил быстро и непонятно.
Царь Иван разобрал знакомые слова, понял, что Бомелий говорит на латыни.
Что взять с католика! Молится, как учили.
Иван Васильевич расслышал pater noster, столь же привычный за границей, как у нас — Отче наш.
Лукавый, продолжаешь оправдывать данное тебе прозвище, не так ли?
Не молятся на крови, заменившей святую воду.
Не молятся без креста — а на Бомелии распятия не замечалось.
Не говорят «Отче наш, бывший на небесах», сомневаясь в нынешнем существовании Господа.
Не обращаются с такими словами к убиенному, лежащему под вашими ногами:
— Агнец, которого служители Адонаи сделали символом чистоты, я приношу тебя в жертву Люциферу. Мир Сатаны да пребудет всегда с тобою!
Господи, и как служить царю, сотворившему такое?!
— Господи, и как служить царю, сотворившему такое?!
Признаться, услышать русский говор в борделе, достаточно далеко отстоявшем от портового района, Андрей Молчан не ожидал.
Утомив Анарду ласками и чувствуя приятную истому в собственном теле, Молчан решил спуститься вниз, раздобыть у Благочестивой Марты вина и немного еды.
И нате вам — за угловым столом, в окружении пары субъектов разбойного вида, видимо, прилипших тут же, в таверне, в поисках дармового угощения от пьяного иноземца, сидел московит. По красному кафтану судя — стрелецкого звания. Из русского посольства, как подумалось Андрею, что через три дня собиралось покинуть Англию.
Местные выпивохи, ничего не понимая в разглагольствованиях московита, согласно кивали головами. Один уже завладел ладонью Благочестивой Марты, щедро заказывая на всю компанию. За чужой счёт, конечно.
На поясе московита висел большой пухлый кошелёк. Срезать его — Боже избави, Марта в своём заведении за порядком следила строго. Да и вообще, грабить иностранца — дело ненадёжное, хорошо, если после поимки ограничатся отрубанием воровской ладони.
А угоститься за чужой счёт — и не преступление вовсе, не так ли, судари и сударыни?