Самый серьёзный хищник — это человек. Убивающий ради забавы, не для пищи. Я говорил об этом, кажется... И буду повторять, потому что — правда.
Разговор же был со старым знакомцем царевича, князем боярином Умным-Колычевым.
Не забывал Иван Иванович, что первым серьёзным делом, порученным ему отцом, стала забава скоморошеская, мнимое разорение посольского обоза, пришедшего из Ливонии. Помните, читатель, Умному тогда понадобилась притворная опала? Тринадцатилетний мальчик очень волновался, что не получится, что не поверят... Поверили. И слухи по Европам пошли, как царь с царевичем ездят на пару, подобно волкам обезумевшим, по землям своим, убивая и насилуя.
Царь-то... Тот мог. Но мальчонка, несмышлёный, тихий и богомольный?! Повзрослел вон уже, а в походе на еретиков из Новгорода Великого без Малюты пропал бы, наверное.
Умной на неспешной рыси ехал бок о бок с царевичем, почтительно, в полглаза, разглядывая наследника престола. За последний год царевич сильно вытянулся, ростом почти сравнявшись с немалым отцом. Пушок на верхней губе пробивается, женить скоро будут, не иначе. Глаза хорошие, большие, тёмные — как на образах. И такие же честные и беззащитные.
«А вот это скоро должно пройти, — думал боярин. — Нельзя царю быть искренним. Любому — тяжко, но государю — смерти подобно. Не иноземец обманет, так свой пришибёт...»
Государь должен быть осмотрителен в своей доверчивости и поступках. Чтобы излишняя доверчивость не привела к неосторожности, а слишком большая подозрительность не сделала его невыносимым. Умной не помнил, где вычитал об этом, но мудрые мысли накрепко засели в голове.
— Знаю, Василий Иванович, что близок ты к государю...
— Уж не так, как ты, царевич!
Иван Иванович только рукой махнул.
— Не знаю только, как к делу подступиться, боярин. Мыслями поделиться хочу... А мысли-то зыбкие, неопределённые. Страшные очень, мысли-то!
— Слушаю тебя, царевич.
— Опричнина отцова пугать меня стала, боярин! Раньше всё праздником казалось, огнём очистительным, праведным. Царь — Божье установление, на том воспитан был...
— Что же теперь?
— Теперь? Теперь не Малюта с государем рядом, не Щелкалов, не ты, княже. Елисейка Бомелий вхож к Ивану Васильевичу без доклада, а я... Меня не пустили вчера к отцу, вот до чего дошло — он с волхвом этим иноземным взаперти сидел!
Неужели дело просто в детских обидах?
— Можем ли мы понять замыслы государевы? Бывает, что и выше дел семейных подняться приходится.
— Бывает. Но наслышан, поди, какие слухи по Москве ходят? Что, мол, яды у себя в доме Бомелька составляет да государю отдаёт — неугодных убивать.
— Собака лает — ветер носит, это тоже в народе говорят.
— Вчера, пока англичанин с отцом был, я тайно в дом его пробрался, слуг подкупив да запугав гневом царским...
Ай да мальчик! Далеко пойдёт, достойным царём для Руси будет!
— Книги у Бомелия страшные. И про яды есть, видел сам. И о гаданиях запретных. И о колдовстве: я ж латынь учил, понять могу...
— Уж не думаешь ли ты ?..
— Думаю, Василий Иванович, думаю! Страшный Суд скоро, не уверен, что доведётся страной править. Быть может, для людей раньше всё закончится. Но до второго пришествия, как апостол Иоанн пишет, Антихриста ждать надо, способного подчинить себе царства земные. Лукавого и убедительного...
Рассмеяться бы боярину Умному-Колычеву, отмахнуться от нелепиц, что юноша безусый наговаривает, но — не хочется. После Новгорода и всего, что там видел, — совсем не хочется. Каких людей ересь под себя подмяла!
— Чем помочь тебе могу, царевич?
— Бомелия от царя отстранить надо, боярин! Любой ценой — отстранить.
Для человека главное — закон, как для зверя — сила. Но закона часто недостаточно, и государь неминуемо обратится к силе.
Владеть природой зверя — так, кажется, в той умной книге сказано было?
Не скажешь волхву и чернокнижнику, что он плохой, что ему надо покинуть страну. Не скажешь околдованному, что он зачарован. Не скажешь, потому что бессмысленно. Надо бить, жестоко и безжалостно. Чтобы кровь пролилась, а тело коченело в предсмертных судорогах.
— Сложное дело, царевич.
— Но ты ведь не отказал мне, не так ли, Василий Иванович?
Царевич остановил коня, взглянул боярину прямо в глаза.
Умной выдержал взгляд.
— Что могу — сделаю, царевич. Что в силах сделать...
Иван Иванович улыбнулся, широко и радостно.