- Ты хочешь выгнать мою мать из дома?
- Из нашего дома, да. Пусть живет на территории, пусть даже заберет с собой пару служанок, однако здесь я ее не потерплю.
- Почему? – поразился я.
- Ты еще спрашиваешь, – Александр сделал еще один внушительный глоток вина. – Потому что твоя мать - грязная ведьма, и место ей, если быть честным, на виселице или на костре, но никак не в нашем доме. Тем, что я не выдворил ее прочь и не распорядился казнить, я проявляю глубочайшее уважение к тебе и твоему отцу, она же не заслужила и капли этого уважения.
- Моя мать не…
- Ты смеешь перечить мне, брат?! – в нем снова начал пробуждаться зверь. Александр стал похож на пороховой бочонок, которому достаточно лишь искры, чтобы взорваться самому, и разметать на куски все вокруг себя.
- Теперь я глава этой семьи. Я должен принимать решения. И если ты смеешь противиться им, то в первую очередь помни, что мне ничего не стоит одним коротким приказом оборвать и твою жизнь, и жизнь твоей матери. Да что там приказ! Я сам, не шибко утруждаясь, сделаю это.
Его слова заставили меня задрожать. Не столько их жуткий смысл, сколько холод, с которыми они были сказаны, напугал меня. Я верил ему, каждой угрозе Александра я верил. Он действительно был способен убить и меня и мою мать собственноручно. Это читалось в его глаза преисполненных холодной злобы. Александр был болен. Заражен безумием, пропитан ядом зла, семя которого он взращивал в себе с самого детства, а за годы, проведенные вдали от дома, за обучением военному мастерству и искусству убивать, оно расцвело.
- Я понял тебя, брат. Но если ты выгонишь мою мать, то и я покину этот дом. Это не угроза и не ультиматум. Однако я не оставлю ее, даже в изгнании.
- Я понимаю тебя, Артур, – сказал Александр,уже совершенно спокойно, словно и не взрывался только что лютым гневом. – Однако, вынужден ответить отказом. Видишь ли, ты нужен мне, брат. Ведь именно за тобой охотится чудище. А это наш козырь. Мы используем тебя, ты станешь приманкой, куском сыра в мышеловке. И до тех пор, пока заветная ночь не наступит, я не спущу с тебя глаз.
- Значит ли это, что я не могу покинуть особняк? – нахмурился я.
- Да, именно то и значит. Покидать его ты будешь только в моем обществе, брат. Я лично стану присматривать за тобой. А когда все закончится, отпущу, обещаю. Сможешь идти куда вздумается, вместе со своей матерью, я не стану тебя задерживать.
Александр залпом осушил остатки вина в бокале.
- Только когда все кончится, – повторил он задумчиво. – И не днем ранее, ты меня понял?
- Вполне ясно.
- Отлично. Тогда на этом все. Если у тебя нет больше вопросов, я прошу оставить меня.
Вопросы были, да еще как много. Но я не задал ни одного из них. Я просто встал, и пошел прочь из кабинета, не желая больше ни секунды оставаться в обществе своего безумного брата.
Мать восприняла весть о переезде спокойно, так, словно ожидала этого. А когда я начал говорить ей, что обязательно изменю решение брата со временем или покину особняк сам, она ответила, что никогда не чувствовала себя своей в этом доме, и жила здесь только ради меня, чтобы быть рядом и днем и ночью. Теперь же, когда я вырос, она с радостью покинет эти стены и станет жить в собственном доме, где ей будет дышаться намного легче.
Александр действительно взялся обучать меня. Занятия эти проходили каждый день и были весьма изнурительными. Александр был хорошим стрелком и мастером фехтования, но крайне плохим учителем. Он не умел объяснять, постоянно выходил из себя, требовал от меня того, чего я не мог дать в принципе, в виду своей неопытности. И все же, в стрельбе я смог добиться определенных успехов. С каждым днем я стрелял все лучше, быстрее перезаряжал мушкеты и пистоли, бил собственные рекорды меткости. Все было куда печальнее с фехтованием. Даже с моим старым снисходительным учителем мистером Бейтсом у меня получалось довольно плохо. Александр же приходил в ярость от моей «беспомощности», как он сам выражался. Каждый урок сопровождался грубыми оскорблениями, порезами и синяками, полученными в ходе спаррингов, и уязвленной... нет, вдавленной в грязь и растоптанной там гордости. Каждый вечер, после этих занятий, лежа в своей постели, и сжимая зубы чтобы не стонать от боли, я молился, чтобы роковая ночь наступила как можно быстрее и все это закончилось. Как-нибудь, как угодно, но закончилось.