— Хорошо, милый, — согласилась я, чувствуя себя немного обманутой и жаждущей справедливости, как ребенок, наказанный за чужую шалость.
— Вот и славненько, — он поднялся с кровати, потянулся, сбросил рубашку на ковёр, — я, пожалуй, приму душ, от меня за милю воняет костром.
Я бросила взгляд на экран его телефона, не успевший погаснуть. Роберт переписывался с друзьями, договаривался о встрече в клубе завтра вечером. За неплотно прикрытой дверью послышался шум воды. Я не стала включать свет. Сидела на кровати, смотрела в точку где-то между краем ковра и тёмным пятном на паркете и пыталась понять, что задело меня больше: слова Эвы, или тот факт, что Роберт не находит в них ничего обидного. Хотелось зайти к нему в ванную, выключить воду и заставить выслушать. Но я знала, что это плохая идея.
Роберт вернулся с полотенцем на бёдрах, принеся облако тёплого душистого пара. Некоторое время рассматривал себя в зеркало, поворачиваясь боком и спиной, пару раз провел расчёской по коротким влажным волосам. Его красивые, пропорционально прокачанные мышцы играли под загорелой кожей.
— Мне нужно поговорить с тёткой и сестрой, — сказал он, бросив на меня косой взгляд, — это ненадолго. После, если станет скучно, можно будет подключиться к Нетфликсу.
— Я думала, в старинных домах по вечерам играют в бридж, — сказала я.
— Ты ошиблась временем лет на семьдесят, — улыбнулся Роберт и вышел из комнаты.
Ступеньки деревянной лестницы отозвались на его шаги жалобным скрипом.
Порывшись в чемодане, я нашла пачку тонких женских сигарет. Её зажало между косметичкой и туфлями на высоком каблуке, сплющив так, что найти целую, несмятую сигарету оказалось непросто. Я, наверное, самая позорная неряха на континенте, неспособная нормально упаковать собственные вещи. Зажигалки нигде не было. В последний раз я видела её на работе. Что ж, тем лучше. Пойду вниз, и пускай Роберт разозлится, увидев меня выпускающей дым. Не мне одной сегодня вечером таить злобу.
С одной стороны, хотелось, чтобы Эва начала относиться ко мне если не доброжелательно, то хотя бы нейтрально. Чтобы я могла делать вид, что не замечаю, как сильно она меня ненавидит. С другой, очень подмывало ей нахамить. Душа требовала честного, открытого скандала с криками и битьём посуды, позволяющего выпустить пар и растворить его в прохладном вечернем воздухе, успокоить нервы, измотанные годами неопределённости в отношениях. А потом, для разнообразия, заняться самозабвенным сексом на кровати, некогда принадлежавшей покойным родителям моего жениха. Пожалуй, второй сценарий нравился мне даже больше.
Дверь в гостиную была захлопнута, из-под неё пробивалась полоска света. На кухне Джейми отмывал щёткой большой противень, пахнущий углями и горелым мясом. Его красивые руки по локоть утопали в мыльной пене. Эдакая жанровая картина, означающая конец праздника.
— Почему закрыта гостиная? — спросила я.
— Семейный совет, — сказал он то ли с иронией, то ли серьёзно.
Я осмотрелась в поисках спичек.
— Что-то ищете?
— Мне бы огня.
Я достала сигарету из рукава и поднесла к губам. Приготовилась услышать что-нибудь о вреде курения, или что мне оно не к лицу. Парень вытер руки бумажным полотенцем и нашарил в ящике бензиновую зажигалку с массивным металлическим корпусом.
— Дед этой штукой костры в лесу разводил, — улыбнулся он.
Осторожно убрав пальцем прядь волос с моего лба, чиркнул колёсиком. Мощный язык пламени вырвался на волю. Уверена, я подпалила бы причёску, если бы попробовала прикурить от этой зажигалки сама. Джейми вернулся к противню.
— Зачем ты делаешь это? — спросила я.
— Делаю что?
— Готовишь еду, приводишь в порядок дом, ездишь за покупками. Никто тебе даже спасибо не говорит, будто так и надо. Ты же не чёртова Золушка, в конце концов!
Он открыл кран, некоторое время смотрел, как струя воды уничтожает воздушные замки мыльных пузырей.
— Смысла особого нет, — сказал он наконец, — мне просто нравится готовить. И дом я люблю, мне приятно вкладывать в него время и силы. Я делаю это не для Монтгомери, а для себя.
— Притом, что рано или поздно тебя выгонят отсюда?
— Надеюсь, что не выгонят, хотя никто не знает.
Я вдохновенно курила, выпуская дым в окно, за которым виднелся краешек розовеющего неба над крышей сарая.
— Вы ведь не так себе всё представляли, Мадлен? — сказал он. — Вы, должно быть, видели в своём воображении этакую образцовую семью янки с открыток на День Благодарения. Все сидят за столом, улыбаются, держатся за руки, возносят хвалу мирозданию за то, что они друг у друга есть. Ожидали, что первое время к вам будут относиться прохладно, но вы вскоре докажете им, что готовы стать в этом доме своей.