Она замолчала. Какая еще деревня? Что она здесь делает?
Она осмотрела себя. Красный свитер, джинсы, кеды. Все старое, грязное. Страх душил ее. Куда ее везут? Что еще за деревня?
Он не ответил. Мужик, который назвался Олегом, молча крутил руль, лавируя между рытвинами. Машина — Зоя уже поняла, что это старый «Москвич», — подпрыгивала на кочках, а иногда колеса увязали в глубоких, полных воды лужах.
Указатель, синяя табличка с белыми буквами, показался Зое каким-то нереальным, словно указывающим в призрачную деревню Черная. Может, это все-таки сон? Она захлопала глазами. Потом слегка ущипнула себя. Нет, проснуться не удалось. Она вытянула руки и принялась рассматривать пальцы. Белые поперечные полоски на пальцах указывали на то, что когда-то она носила кольца и что где-то успела хорошенько загореть.
Промелькнул кадр в больной памяти — большой голубой камень на пальце. И все исчезло. Что это за камень? Бирюза?
— Отвези меня в полицию, — сказала она и напряглась. Потому что от ответа могло зависеть многое. В полиции ей помогут, хотя бы попытаются помочь. А может, отправят в больницу, где ей вернут память. Сколько уже таких историй случилось! Люди без памяти — беспроигрышный сюжет любого телевизионного шоу. Губы ее тронула горькая усмешка — она тоже может стать героиней такого вот шоу, и люди будут пялиться на нее и вспоминать, не пересекались ли их пути с этой девицей с безумным взглядом и в красном свитере.
— Неа, не отвезу. Ты мне самой пригодишься.
— В смысле? — У нее от страха свело живот. — Ты чего говоришь-то?
— Да нет! Не боись, я не в том плане. Я не насильник какой. Просто поможешь мне, ну, как баба. Приберешься в доме, пожрать сготовишь.
— Слушай, ты лучше высади меня здесь, ладно? — Она попыталась говорить с ним мирно.
— Да мы уж приехали! Вот если бы раньше мне сказала, я бы, может, и высадил. А сейчас чего? Говорю ж — приехали.
Машина запрыгала по ухабам по довольно широкой деревенской улице, замелькали крыши домов, зеленые мокрые сады, аккуратные участки с грядками.
Она вдруг подумала, что самое важное для нее сейчас — это набраться сил. Он везет ее к себе домой. Вот там она сделает вид, что у нее сил нет совсем и, типа, потеряет сознание. Тогда ему ничего другого не останется, как уложить ее в постель. Может, она сразу уснет, а если нет, то попросит хотя бы хлеба. Надо восстановить физические силы, а уж с головой она как-нибудь разберется.
Машина остановилась перед деревянными воротами, Олег вышел из машины и распахнул их. Вернулся в машину, мотор которой продолжал работать, и въехал в просторный, хотя и захламленный двор. Закрыл ворота.
— Я не могу идти, — сказала она чистую правду. Хотела соврать, что сил нет, а оказалось, что на самом деле не может идти.
— Ну ладно, — Олег невозмутимо вытащил ее за руки из машины и, как мог, неловко поднял и понес к крыльцу.
Дверь дома, серого, старого, неказистого, с голубыми наличниками, он открыл ногой. Внес Зою в темные, пропахшие плесенью и керосином сени, посадил на какой-то сундук, быстро открыл тяжелую деревянную дверь, выкрашенную рыжей масляной краской, и снова поднял на руки. Внес в маленькую, без окон комнатку и опустил на кровать. Ноги ее, неподвижные, уложил поверх голубого покрывала, прикрыл ватным пестрым одеялом.
— Ну ты, это, лежи… Я чайник согрею. Ты голодная?
Она кивнула головой. Что с ней? Почему тело ее не слушается? Но она точно не парализована, в машине-то она двигалась. Значит, не так уж все и страшно.
— Олег, постой…
Он вернулся, посмотрел на нее, обхватив большим и указательным пальцами правой руки свой заросший подбородок.
— Да не спрашивай ты меня ни о чем, не знаю я! — наморщив лицо, сказал он. — Подобрал на обочине, минут сорок тому назад. Больше я ничего про тебя не знаю.
— Может, ты мне врача вызовешь?
— А что с тобой не так? Руки-ноги целы, ты, это, стресс пережила, вот тебя и забуратинило.
— Что-что?
— Ну, ты как буратино стала, не гнешься. Все пройдет.
— Я теперь, типа, в плену? — Она перешла на его язык. — Типа, да?
— Некогда мне с тобой! Вижу, что полы здесь мыть ты еще не скоро сможешь, а это значит, что мне теперь еще придется тебе картошку или яйца жарить, чтобы ты тут окончательно не окочурилась.
— У тебя сердца нет, — попробовала она взывать к его душе.
— Это у вас, у баб, сердца нет.
С этими словами он вышел из комнаты, и Зоя, лежа с закрытыми глазами, пыталась представить себе, чем хозяин этого убогого жилища занимается там, в большой комнате и на кухне.
Судя по звукам, он где-то лил воду, может, в доме нет воды, и он наливал из ведра, предположим, в миску или кастрюлю. Потом по дому поплыл запах жареных яиц. И в какой-то момент стало очень тихо. Зоя начала считать, потом сбилась со счета и на некоторое время уснула.