– Здесь есть вода, если хочешь, – тихо предложил Хоремхеб, усаживаясь в кресло. – Прости, что беспокою тебя среди ночи, носитель опахала, но дело не терпит отлагательств, и, хотя мы редко виделись с тобой в последнее время, в таком серьезном деле я не хочу действовать в одиночку.
Удивившись, Эйе внимательно посмотрел на воина. Было жарко, и Хоремхеб был без одежды. Его черные волосы, доходившие до плеч, прилипли к смуглой шее. Без краски его лицо показалось Эйе еще красивее; сейчас оно было напряженным и встревоженным, и Эйе почувствовал себя старым, дряхлым и слабым. Я умру раньше тебя, – думал Эйе. – Я знал это, но никогда раньше не задумывался об этом по-настоящему. Наверное, я всегда завидовал тебе, мой властолюбивый зять.
– Говори, – коротко сказал он.
Хоремхеб вручил ему свиток и пододвинул лампу. В любое другое время Эйе усмотрел бы в этом жесте оскорбительный намек на его возраст, но сейчас он просто развернул папирус и принялся читать.
Когда он закончил, ему не нужно было просматривать его снова. Он осторожно скрутил папирус, положил его на стол, потом сложил на груди руки, чувствуя на себе напряженный взгляд Хоремхеба. Долгое время он сидел не двигаясь, но, наконец, нашел в себе силы поднять глаза и встретить взгляд военачальника.
– Как этот свиток попал к тебе? – дрожащим голосом спросил он.
– Мэй прислал его мне из форта, в котором стоят солдаты, патрулирующие дорогу через пустыню в северную Сирию, – ответил Хоремхеб, глядя на Эйе и тоже не двигаясь. – По ней из Египта продвигался небольшой отряд – один из наших посланников и иноземец, который назвался ханаанитом и сказал, что направляется домой в Аскалон, чтобы помочь договориться о продаже зерна нашей стране, но Мэю он показался подозрительным, и он приказал обыскать вещи путешественников, пока те спали. – Он кивнул на свиток на столе. – Оригинал остался в сумке этого ханаанита. Мэй не знал, нужно ли ему задержать путников, или мы при дворе тоже причастны к этому, помогая твоей дочери вести сложные переговоры с хеттами, поэтому он отпустил их. Хорошо еще, что Мэй прислушался к своей интуиции.
Потрясенный, вдруг почувствовав слабость, Эйе опустил глаза.
– Это не просто попытка царственной жены заполучить в свою пустую постель нового любовника, – наконец отважился он. – Моя дочь, царица Египта, тайно вступила в сговор с врагом, что есть настоящая измена. – Он знал, что не должен спрашивать Хоремхеба, что теперь делать, и тем самым ставить себя в положение слабого. Преимущество и так было на стороне военачальника, и Эйе не следовало укреплять его. – Нефертити всегда любила власть и могущество, но ей никогда не хватало сил удержать то, чего она, в конце концов, добивалась, – произнес он так твердо, как только смог. – Но я не могу поверить, что она способна воспринимать свой заговор как хладнокровную измену. Наверняка для нее все это – лишь отчаянная попытка снова получить активную роль в управлении страной.
– Согласен, – ответил Хоремхеб. – Но меня удивляет, что она вообще оказалась способна задумать и осуществить такое, Эйе. Если бы Мэй не проявил бдительность и ее посланник прошел незамеченным…
– Но он не прошел, – прервал его Эйе, все еще силясь совладать со своими чувствами, которые грозили обезоружить его. Моя дочь. Моя родная кровь, пожелавшая отдать весь Египет в руки врага в то время, когда страна корчится в агонии. Неужели она не чувствует ни малейшего раскаяния? Неужели не борется со стыдом?
– Да, не прошел, – медленно повторил Хоремхеб. – Поэтому мы должны решить, что делать. Я в высшей степени потрясен, потому что царица не могла знать об исходе сражения с Суппилулиумасом, когда начинала свою игру. Поэтому она не может быть оправдана даже тем, что это была единственная возможность сохранить мир после поражения нашей армии. С ее стороны это всего лишь самая что ни на есть непростительная попытка заполучить власть.
– Какая добродетельная самоотверженность из уст человека, который сам заглядывается на двойную корону! – бросил Эйе, нелогично вставая на защиту дочери, для которой – теперь он был вынужден это признать – не было оправдания. – Я хорошо знаю тебя, Хоремхеб, как и ты знаешь меня. Если на твоем пути появится такая возможность, ты ведь не откажешься от нее, правда?
– Мне надоело, что могущество Египта раз за разом попадает в зависимость от тех, кто недостоин или неспособен эффективно управлять страной! – рявкнул в ответ Хоремхеб. – Много лет назад мне, как и тебе, следовало рискнуть всем, чтобы свергнуть Эхнатона и посадить на трон верного сына Амона. Мы тоже изменники, потому что позволяли величайшей в мире империи медленно умирать, пока мы спорили о законности права Атона управлять Египтом через твоего племянника!
Хоремхеб откинулся назад, тяжело дыша, и Эйе медленно оглядел его.
– Ты думаешь, что ничем не рискуешь, открывая мне сейчас свои устремления, потому что я стар и мои дни сочтены, – мягко проговорил он. – Но ты ошибаешься, военачальник, поэтому следи за тем, что ты говоришь. Твое положение никогда еще не было таким шатким. Твоя попытка добиться влияния на Сменхару, проведя успешную военную кампанию, не увенчалась успехом. – Он почувствовал жажду, но не захотел тянуться за кувшином. – Но мы собрались здесь не для того, чтобы говорить о наших личных обидах. Нам нужно разрешить эту дилемму.
– Это не дилемма, – возразил Хоремхеб, отклонившись назад в кресле, так что его лицо оказалось в тени. – Она заслуживает казни.
– Заслуживает она казни или нет, мы не можем ее убить. Доверие и почитание, оказываемое царственным особам, никогда еще не были так подорваны. Египет изнурен эгоизмом своих правителей и жаждет утешения. Если царицу пронзит лезвие ножа, доверие будет полностью уничтожено. Как могут верующие казнить свою богиню? Нельзя позволять, чтобы простолюдины когда-нибудь задавались этим вопросом. Кроме того, Хоремхеб, Нефертити – это не Тейе. Она не в состоянии всецело отвечать за те действия, последствия которых не может предвидеть.
– В тебе говорит слепая отцовская любовь! – презрительно проговорил Хоремхеб. – Она могла сохранить свою власть над Египтом, когда Эхнатон восхищался ею и верил ей, но она была слишком самовлюбленной и глупой, чтобы попытаться сделать хоть что-нибудь. Она заслуживает смерти. Но ты прав, говоря о политической необходимости. Поэтому я предлагаю послать сообщение Мэю и приказать ему подстеречь этого царевича на границе, и когда он пересечет ее, сразу же убить его и всех, кто будет с ним.
– При условии, что Суппилулиумас согласится. – В процессе разговора Эйе уныло осознавал, что Хоремхеб совсем не нуждался в его советах. Он мог решить все сам и сослаться на то, что это главным образом военный вопрос, который касается лично его, ознакомив впоследствии Эйе с тем, что удалось предпринять. Подвинув к себе кувшин, он жадно выпил воды. Интересно, – мрачно размышлял он, – как скоро Хоремхеб осознает, что Нефертити можно убить и тайно и затем специально для крестьян распространить какую-нибудь невинную историю. Она так долго тихо жила в северном дворце, что многие, наверное, думают, что она уже умерла.
– О, он согласится, – убежденно откликнулся Хоремхеб. – Несмотря на сомнения, он не станет пренебрегать возможностью одержать бескровную победу. Он уже так долго нависает над Египтом, что мы начали приписывать ему божественные свойства, но он все же человек, и у него есть слабости. Да, он обратил в бегство нашу армию, но если бы наши солдаты были хоть немного лучше подготовлены, все сложилось бы совсем иначе. Когда-нибудь мы победим его.
– Но мы не можем сидеть сложа руки и мечтать о том, когда этот день наступит. Мы должны думать, что станем делать в следующий час, – сухо напомнил ему Эйе. – Сменхара знает об этом?