– О, великий, ты звал меня?
Меджай быстро опустил веки своей жертве и скользнул на пол около ложа, но слуга так и не подошел. Он почувствовал, как тот сел, прислушиваясь, но через минуту со вздохом снова лег. Меджай все еще не шевелился. Начинало светать. Ра проходил последний зал своего перерождения.
Наконец он поднялся, наклонился над телом Сменхары и тщательно осмотрел его. Молодой человек был мертв. Меджай постоял некоторое время, размышляя, и, только приняв твердое решение, выскользнул в окно и растворился. Он убил бога, и он знал это. Даже если бы вопрос слуги не подтвердил его собственных подозрений, он бы дважды подумал, прежде чем вернуться в дом военачальника. Он выскользнул из Мару-Атона и направился прочь от реки, в темную пустыню, к спасительным скалам.
Смерть Сменхары, хотя и ставшая потрясением для придворных, которые знали, что фараоны погибали только в преклонном возрасте или в результате известной всем болезни, последовала так скоро за другими трагическими событиями в царственном доме, что волнение, которое она вызвала, вскоре улеглось. Но более суеверные обитатели города втайне перешептывались, что мрачную судьбу молодого фараона невозможно было предотвратить. Проклятие, навлеченное правящей династией на Египет и его несчастных подданных Осирисом Эхнатоном и его матерью, еще продолжало действовать, и гнев богов, однажды разбуженный, трудно было унять. Фараона поразила какая-то сверхъестественная сила, ибо разве не было глубокого смысла в том, что царские врачеватели не могли найти подозрительных следов на теле царя, хотя лицо его было раздутым и бледным? В домах и на рынках пересуды были полны страха.
Осведомители Хоремхеба доносили, что двор отнесся к смерти фараона равнодушно, горожане перепуганы. Разговоры не взволновали его, потому что обвинения адресованы богам, а не живым людям. После короткого разговора с Нахт-Мином, который всю ночь зря прождал человека у военачальника в саду, Хоремхеб понял, что его вторая жертва сбежала, но это не имело значения. Меджай будет помалкивать. Хоремхеб сделал то, чего от него ждали. Он приказал жестоко высечь и прогнать слугу Сменхары и дал нагоняй стражникам, которые ничего не видели и не слышали. Ни его действия, ни слова не вызвали подозрений.
Только двое полагали, что знают правду о смерти Сменхары. В первых лучах рассвета Эйе стоял рядом с Хоремхебом, глядя на распростертый перед ними труп фараона, у его ног кричала и рыдала Мериатон, а личный слуга лежал, распростершись на полу и трясясь от страха перед толпой заполнивших комнату придворных и жрецов.
– Тебе следовало убить и Тутанхатона тоже, – тихо сказал он Хоремхебу, зная, что его больше никто не услышит в общем шуме. – Теперь, если ты хочешь получить корону, тебе придется подождать. Твой план был недостаточно хорош, военачальник.
– Я замарал свои руки кровью и за тебя тоже, – мягким голосом ответил Хоремхеб. – У тебя не хватило мужества сделать это самому. Посмотри на него! – Он указал на коченеющий труп. – Он был никчемным человеком. Египет в агонии, а боги посылают нам это! Мы достаточно страдали. Поверь мне, Эйе, я не изменник. Корона, конечно, перейдет Тутанхатону как законному наследнику.
– У тебя нет выбора, – ответил Эйе, отводя Хоремхеба от ложа. – Еще одна царственная смерть, и указующий перст обвинения будет направлен прямо на тебя. Я останусь вне подозрений. Разве я не дядюшка обоих богов? Если бы ты убил их одновременно, то, учитывая нынешнюю атмосферу суеверного страха в Ахетатоне, это еще сошло бы за недовольство богов. Ты не страшишься гнева богов, Хоремхеб?
– Да, я их боюсь, – помедлив, ответил Хоремхеб, тень улыбки промелькнула на его лице, – но я боюсь Амона, и Ра, и Хонсу, а вовсе не того припадочного бога оставшихся в живых членов этой безумной династии. После Осириса Аменхотепа в Египте не было истинного фараона. – Он наклонился ближе к Эйе и еще больше понизил голос. – Меня радует твоя новая самоуверенность. Тутанхатон любит и почитает тебя. Возрадуйся и ты возрождению своей власти. Если используешь ее на благо Египта, тебя не тронут.
Эйе не успел ответить на колкость, потому что двери отворились, и наступила тишина, все присутствующие плотнее закутались в свои одежды и отвернулись: в комнату вошли жрецы-сем. Липкое зловоние смерти тянулось за ними всюду, куда бы они ни шли, и даже те из них, кто был наделен особым правом выносить тела богов, считались нечистыми. Они гуськом вошли в комнату, склонив головы, и собравшиеся один за другим торопливо ускользнули за дверь. Пва и другие жрецы Амона ждали с курильницами, чтобы очистить комнату, когда они унесут Сменхару.
Только Мериатон не обратила внимания на появление жрецов. Сжавшись у ложа, она обхватила обеими руками ноги мужа и уткнулась в них лицом, люди из Обители мертвых неловко мялись в сторонке. Потом они благоговейно помогли ей подняться на ноги.
– Служители Маат, – внезапно заговорил Хоремхеб, обращаясь к жрецам-сем, – бог, к которому вы собираетесь прикоснуться, выглядит как существо мужского пола, поэтому вы могли бы бальзамировать его, уложив руки вдоль тела. Но этот Гор на самом деле был женского пола, он был возлюбленным Осириса Эхнатона. Посему он мог пожелать, чтобы его положили в гроб в позе женщины, с вытянутой вдоль тела правой рукой и с левой, лежащей на груди, чтобы в нем можно было распознать женщину в другом мире. Вы поняли?
Жрецы закивали, не осмеливаясь осквернить комнату своим дыханием. Эйе взглянул на Мериатон. Хотя она больше не плакала, ее тело продолжало сотрясаться от рыданий, а огромные серые глаза в ужасе были прикованы к Хоремхебу. Прежде чем она успела что-то сказать, он снова кивнул, и служанки вывели ее из комнаты.
– Думаю, нет необходимости выдерживать труп пять дней перед тем, как перенести его в Обитель мертвых, правда? – спросил Хоремхеб, поворачиваясь к Эйе. – Даже если Сменхара был больше женщиной, чем мужчиной, я не могу представить ни одного похотливого жреца-сем, желающего осквернить его, прежде чем он начнет гнить.
Эйе едва смог ответить.
– Я должен немедленно пойти и очистить себя, – пробормотал он, поворачиваясь к двери. Он не знал, был ли это неприятный запах от присутствия жрецов-сем, заставивший его неистово желать очищения, или необъяснимая свирепость Хоремхеба.
Придворные Ахетатона были готовы смириться с тем, что Сменхара принял смерть от рук богов, и потому не требовали, чтобы дело было расследовано дальше. Однако Хоремхебу угрожало не раскрытие его заговора убийцей или собственным военачальником Нахт-Мином, ему угрожали душевные муки царицы. Мериатон беспрестанно извергала обвинения в адрес Хоремхеба, будто слова могли облегчить боль ее тяжелой утраты, однако сами слова только еще больше обостряли ее страдания. Она никому не позволяла утешать ее. Эйе было запрещено являться в ее покои. Анхесенпаатон, еще скорбящая о своей дочке, приходила к сестре и безмолвно сидела часами, пока Мериатон пила и плакала, призывая все проклятия, какие знала, на голову Хоремхеба и его семью.
Хоремхеб ждал, что буря утихнет, но прошел пахон, начался сбор урожая, а Мериатон становилась все несдержаннее. Ее слезы прекратились, но обвинения продолжались, и на людях они становились еще громче. Хоремхеб видел, что у окружающих зарождаются подозрения, и понимал, что Мериатон нужно заставить замолчать. Доказательств против него не было, но постоянно льющийся поток злобных обвинений неминуемо подорвет доверие тех, кто сочувствовал ему. Самым опасным было то, что Тутанхатон, хотя он встречался с Хоремхебом лишь по официальным поводам, уже начинал подозрительно смотреть на верховного командующего всех войск фараона.
Несколько недель Хоремхеб сомневался, не зная, что предпринять против Мериатон, разрываясь между жалостью к ней и инстинктом самосохранения. Он начал избегать официальных празднований, в которых участвовал Тутанхатон, но не мог совсем устраниться от них из страха привлечь слишком много внимания к своему поведению. Поэтому однажды вечером, ближе к концу траура, он присутствовал на обеде в огромной пиршественной зале Эхнатона вместе с Тутанхатоном и его окружением. Маленький наследник сидел на помосте рядом с Эйе, его единокровная сестра Анхесенпаатон сидела слева от него. Она подарила Тутанхатону нового живых членов этой безумной династии. После Осириса Аменхотепа в Египте не было истинного фараона. – Он наклонился ближе к Эйе и еще больше понизил голос. – Меня радует твоя новая самоуверенность. Тутанхатон любит и почитает тебя. Возрадуйся и ты возрождению своей власти. Если используешь ее на благо Египта, тебя не тронут.