– Мы всегда должны в первую очередь думать о своей безопасности, а потом о безопасности империи, именно в такой последовательности, – прервал он ее. – И то и другое связано с личностью фараона. Становится очевидным, что Аменхотеп не будет править, если его религиозные нужды не будут удовлетворены, а если он не будет править хорошо, от этого пострадаем и мы, и империя.
Тейе оскорбилась:
– Ты думаешь, что я – одна из его религиозных нужд?
Эйе печально улыбнулся ей:
– Думаю, да, Тейе. Не все так просто, конечно, но это – главная причина его брака. Ради Египта и ради себя самой, я надеюсь, ты запомнишь это.
– Я попытаюсь, – сказала она с сарказмом и отпустила его.
Позднее она приняла у себя Птахотепа, постаравшись убедить его в том, что никакое нарушение закона Маат не угрожает и никогда не угрожало устойчивости страны или верховенству Амона. Она подробно остановилась на своем собственном долгом опыте правления при фараоне, который в погоне за своими удовольствиями передал Египет в ее руки, намеренно создавая у Птахотепа впечатление, что во время царствования ее сына ничего не изменится. Она знала, что это лучше, чем льстить или лебезить перед ним, и он ушел успокоенным. Хорошо бы мне самой поверить в свои слова, – думала она, направляясь к своей опочивальне, чтобы отдохнуть в невыносимые полуденные часы. – Я сменила одного фараона на другого. Я все еще правительница и императрица.
Но когда она лежала под качающимися опахалами в своей затемненной комнате, перед ее внутренним взором вставал образ сына, как он прижимается ртом к ее губам, с нежной страстью целует ее тело, смотрит ей в глаза, ложась на нее сверху, и она не могла уснуть. Когда пришла Пиха, чтобы поднять занавески, и свет вечернего солнца, все еще удушающий, залил комнату, она послала за Херуфом.
– Отправляйся за реку, в город, – велела она. – Купи для меня «Исповедь отрицания». И не посылай слугу, Херуф. Сделай это сам.
– Императрица, – обратился он к ней, лицо его было бесстрастно, – могу ли я иметь безрассудную смелость напомнить тебе, что ты считаешься богиней, а боги не нуждаются в исповеди?
– Херуф, я никогда в жизни не оставляла ничего на волю случая. Ты мой управляющий. Делай, что тебе велено.
Он поклонился и вышел.
Она собиралась заняться другими делами до его возвращения, но не могла ни за что взяться. Это чувство вины отличается от того, которое я испытывала после убийства Небет-нух, – размышляла она, стоя посреди опочивальни, сложив руки на груди и опустив голову, – отличается от вины, которую я чувствовала, когда приказывала сечь, отправлять в изгнание, наказывать. Почему?
Херуф вернулся, когда солнце закатилось, и, хотя он явно успел зайти в свои покои, чтобы наскоро умыться и переодеться, на его щеках еще оставался слой пыли. Тейе натянуто улыбнулась ему.
– Ты все еще грязный, Херуф.
– Императрица, я ходил по общественным местам пешком, облачившись в грубое платье феллаха, – ответил он, поджав губы. – Мне казалось, что ты вряд ли пожелаешь заплатить за эту исповедь столько, сколько бы содрали с человека в дорогом одеянии и благоухающего, как бог.
– Поэтому ты мой управляющий, – ответила она. – Прочти ее мне.
Он развернул свиток и, опустившись на пол в позу писца, которым он когда-то был, принялся читать:
– «Приветствую тебя, Усехнемтет, Широкий в шаге, я не чинил несправедливости. Приветствую тебя, Хептсешет, Объятый пламенем, я не разбойничал. Приветствую тебя, Нехахра, Нечистый ликом, я не убивал ни мужчину, ни женщину. Приветствую тебя, Та-рет, Огненная стопа, я не впадал в гнев. Приветствую тебя, Хетч-абеху, Сверкающие зубы, я не захватывал ничьей земли. Приветствую тебя, Амсенеф, Кровопийца, я не убивал животных, посвященных богу.– Он продолжал бубнить, нараспев проговаривая слова, как читают молитву, заклинание или изгоняют духов, а Тейе слушала, не выдавая своего волнения. – Приветствую тебя, Сешет-Херу, Направляющий речь, я не был глух к словам справедливости и истины».
Нет, – думала Тейе, – я не была глуха. Я стараюсь прислушиваться к ним, но вопрос остается: говорит ли Аменхотеп слова справедливости и истины или нет?
– «Приветствую тебя, Маа-антеф, Провидец того, что несут ему, я не возлежал с женой другого. Приветствую тебя, Тутутеф, я не совершал прелюбодеяний и не предавался содомии, я не осквернял себя». – Тут голос Херуфа на миг дрогнул, и Тейе ощутила, как эти слова проникли ей под кожу и пробежали мягкими разоблачающими пальцами по затылку.
«Я не осквернял себя». Но, конечно, – убеждала она себя, – все это не касается лиц, ответственных за дела государства, для которых нарушение законов часто является необходимостью.
Она выслушала Херуфа до конца, не поворачиваясь к нему, пока свиток с шуршанием не свернулся.
– Дай мне перо и чернила, – приказала она. – Я подпишу ее.
Он положил писчую дощечку и свиток на ночной столик, обмакнул в чернила и вручил ей перо, показывая, где поставить подпись. Она дважды вписала свое имя и все свои титулы. Потом позволила свитку скрутиться и сунула его под подголовник.
– Это все, ты можешь идти, – сказала она, отдавая ему перо.
Он взял его, положил на дощечку и, замявшись в нерешительности, пал на колени перед ней, схватил ее ноги обеими руками и принялся целовать их.
Тейе отступила назад.
Что это значит, Херуф? – спросила она удивленно. – Встань сейчас же!
Он выпрямился, но с колен не поднялся.
– О, богиня, покорно прошу тебя освободить меня от моих обязанностей перед тобой и гаремом. Я хочу закончить службу.
– Что за глупости! Почему?
– Я состарился на твоей службе. Мои дети не помнят меня, а жены скучают в одиночестве. – Он избегал смотреть ей в глаза.
– Ты лжешь, Херуф, – спокойно сказала она. – Ты – мои глаза и уши, мои уста в гареме и мой хлыст среди слуг. Я знаю тебя лучше, чем саму себя. Если ты обидишь меня так, я рассержусь.
– Хорошо. – Он глубоко вздохнул. – Императрица, то, что ты совершила с фараоном, есть зло, скверна. Из-за этого я не могу служить тебе больше.
– А откуда ты знаешь, что я совершила? Может быть, мы просто заключили политический союз?
Его улыбка получилась вымученной.
– Разве не я твои глаза и уши? Разве не моя обязанность приносить тебе все слухи? Слуги Мемфиса не безъязыки.
– И давно ты сделался таким щепетильным? – Она говорила язвительным тоном. – Ты приехал со мной из Ахмина, когда я ребенком вошла в гарем. Ты выполнял любые мои приказания, не задавая вопросов.
Их глаза встретились, и она поняла, что ее ссылка на отравление Небет-нух не осталась незамеченной.
– Это другое, – тихо возразил он.
– Почему? – с вызовом воскликнула она, уже горюя по нему.
– Я не могу сказать, божественная.
– Глупо, как слова женщины, – сказала она, с сарказмом цитируя древнюю пословицу, и потом быстро сдалась – из страха, что начнет умолять его. – Я приму твою отставку. Ты заслужил мою благодарность. Передай Хайе свой значок и жезл и можешь отправляться домой, Херуф.
Он поднялся, безрадостно глядя на нее.
– Я люблю тебя, моя царица, моя богиня.
– Я тоже люблю тебя. Мой отец правильно поступил, когда отдал тебя мне. Пусть имя твое живет вечно.
– Отпусти меня. – Он плакал.
– Ступай.
«Но, моя дорогая Тейе, боги не испытывают угрызений совести», – звучал у нее в голове насмешливый голос супруга, когда шаги Херуфа, затихая, удалялись по коридору.
Ну и пусть так, все равно эти угрызения не продлятся долго, – решительно сказала она себе. – Мне не привыкать к предательству. Она приказала Пихе принести вина, позвать музыкантов и села у своего ложа, внимая оживленным мелодиям, которые наполнили комнату и полились над темнеющим садом.
Аменхотеп пришел к ней в эту ночь, тщательно накрашенный и одетый в прозрачное голубое платье, она встретила его кроткое вожделение со страстью, какой не испытывала с тех пор, как умер Могучий Бык. Это то, чего я хочу, – торжественно убеждала она себя, когда они соединились в страстном порыве, – и я покажу миру, что я всемогуща.
10
Как Тейе и предсказывала, скандал по поводу ее брака вскоре остался предметом разговоров только для тех придворных, кому было лень обсуждать что-нибудь еще. Сопротивление жрецов постепенно ослабело, когда они увидели, что фараон, хотя и без должного внимания, отправляет обязанности, которых требует Амон. Тейе со снисходительной улыбкой вспоминала свои мучительные раздумья в Мемфисе. Она оказалась права, доверившись своей интуиции. Разве управление страной, жизнь двора, отношения в царской семье не обрели теперь совершенно приемлемую форму? А новый фараон в начале правления всегда сталкивается с некоторыми трудностями.