– Ах ты погань! – в сердцах воскликнул он и швырнул в «жабу» камень величиной с кулак. Камень угодил в лоснящееся пузо, покрытое разноцветным тряпьем.
Чудище насмешливо скосило свои многочисленные зенки на камень и захохотало.
– Ты… ты… ты… зачем… ты… рассмешил… ты… может… рассмешил… рассмешил… не … уйдешь…
Башка страшилища тряслась, как желе, а колокольчики визжали, словно кучка юных винчийских блудниц, застигнутых во время греха.
Грогар, схватив в охапку Лилию, таращившуюся на это гротескное чучело во все глаза, побежал прочь. Лунга, несмотря на усталость, о чем он не забывал время от времени упоминать, как будто упрекая в этом господина, и на этот раз проявил завидную прыть.
Грогар подумал, что надо изменить направление, и кинулся в обратную сторону, – туда, откуда они пришли.
Следом летел жуткий громыхающий, булькающий смех, смешивающийся с истеричными воплями странных колокольчиков. Чудовище будто хотело сказать «зря стараетесь, ребята».
Что-то подсказывало Грогару, что так оно и есть.
Самые худшие его опасения подтвердились – они снова и снова возвращались в злосчастную деревню, где их неизменно поджидало ревущее в какой-то дикой, сумасшедшей эйфории чудовище.
Мелькали деревья, ветви били по лицу, в кронах мельтешило не по-осеннему яркое солнце, пот заливал глаза, жаба тряслась, и ее жабо насквозь промокло от потоков стекающей по мерзкому телу слизи…
Грогар потерял счет времени. Он устал, в ушах стучало, голова кружилась, ноги подкашивались.
Он готов был сдаться.
– Черт подери! – закричал он и с ненавистью посмотрел на колдуна. – Черт подери! Зачем мы тебе? Сожрать нас хочешь? Ну так сожри! Сожри же!
– Не надо так, – откуда-то издалека послышался голос слуги. На плечо легла его рука. – Не надо…
В этот миг – точно кто-то опустил занавес – чудовище исчезло, испарилось.
Шумел ветер, раскачивая верхушки деревьев.
Грогар обессилено сел на землю.
– Что… что это было? – робко спросил Лунга, прижимая замершую девочку к себе.
– Не знаю. Сдается мне, это еще не все. Сдается мне, что мы обречены.
Лунга промолчал. Он стоял теребя в руках шляпу с самым мрачным видом из всех возможных.
– Боги с нами… Боги с кем угодно, но только не с нами. Ладно, заходим в дом. – Грогар кивнул на бывшее в незапамятную старину шультейковской резиденцией строение. – Отдыхаем. Нам нужно отдохнуть.
– Вы считаете, что в данной ситуации мы сможем… уснуть?
Грогар взглянул на Лунгу.
– Сможем. Видел бы ты себя.
23
Грогар никак не мог уснуть. Ему не давала покоя одна мысль: что дальше? Почему так тихо? Не может же быть, что на этом все. Что-то должно произойти, и в самом ближайшем будущем. Может, сегодня, сейчас… Отчего-то он сильно волновался за Лилию и все время с беспокойством, причину которого сам не понимал, поглядывал на нее. К вечеру, убаюканный тишиной, нарушаемой лишь мерным дыханием слуги и девочки да шумом леса, Грогар наконец-то погрузился в тревожный сон, граничащий с мучительной явью. В нем ярлу постоянно мерещились тутеха, протягивающая к нему свои костлявые руки, колдун, чье жабье рыло отчетливо напоминало печальный облик Дьярва Лёлинга, крадущиеся в сумерках гармы…
Он просыпался, вскакивал, пытался успокоиться, снова засыпал и видел беспорядочную прыгающую вереницу монстров, пока, наконец, сон окончательно не покинул его.
Грогар долго и неподвижно лежал, вперившись немигающими глазами в потолок.
Сколько историй с самого раннего детства он слышал о рыцарях, искателях приключений, бродягах, святых, которые неизменно доблестно и со всепобеждающей улыбкой на устах одолевали драконов, мантикор, оборотней, чернокнижников, тиранов, самодуров, орды гаратов и так далее.
В награду им доставались принцессы, и победители жили долго и счастливо.
Но в реальности все было не так просто, и теперь Грогар отлично понимал, почему постепенно превращавшийся в объект насмешек герой битвы при Эгыре Густав из Сольда, потерявший в том сражении глаз и приобретший немеркнущую (боги с ними, со злыми языками, не будем брать их в расчет) славу, так одинок. Ибо Густав тяжел характером, несдержан на язык, драчун, пьяница и мучается страшными головными болями вкупе с кровавыми кошмарами и вообще, по мнению одного столичного философа, склонен к самоуничтожению, а проще – к самоубийству.
А знаменитый Джотто из Кильтоно, прославившийся своим «Хождением за три моря»? Он первым отважился выйти за пределы Центрального моря в Великие Воды и доплыть до сказочных экзотических островов, названных им Оронегро. Он встретил там диких и кровожадных туземцев, у которых в обычае было поедание человеческой плоти. Сколько почестей по праву досталось отважному мореплавателю, претерпевшему в ходе того сумасбродного предприятия множество лишений и страданий! Поэты посвящали ему свои творения, самые красивые и желанные женщины мечтали выйти за него замуж, владыки всех стран Центроземья приглашали служить им.