Если бы Грогар видел, как безумно смеялся в этот миг.
Долго лил мелкий дождь, стекая по свалявшимся от грязи волосам, по бороде, просачиваясь под одежду, смачивая его всего насквозь.
Голова кружится. Нет, лучше сон, глубокий, бархатный сон. Действительность отдается болью в висках, дрожью в измученном теле.
Что-то ему снилось, что-то интересное, но, открывая глаза – единственно, чтобы узнать, наступила ли ночь, – Грогар опять стремился закрыть их, заснуть и досмотреть. Но ничего не помнил.
Ночь.
Ночь? Он уже не понимает, пришла она или нет.
Грогар пробудился, если можно назвать то полубредовое состояние, в котором он пребывал, бодрствованием.
Снова потеплело. Днем здесь царила осень, а теперь – лето. Как странно…
– Слушай, колдун, – шептал Грогар в пустоту. – Что ты прячешься? Ты боишься меня? Почему?.. А-а, я знаю…
Как же болит голова. Боги, как же тяжело сохранять рассудок.
– Я знаю, ты не колдун, – с усилием проговорил Грогар. – Ты неудачник, Виктор. Неудачник, вот ты кто! Тебе меня не сломить. Не сломить, черт побери…
Нет, он же бредит. В голове возникают бессмысленные фразы.
– Не сломить…
Большая – величиной с пятилетнего ребенка – тряпичная кукла, изображающая клоуна, ветхая и потрепанная, похожая на старика, с висящими на нитках глазками-пуговками и разорванным до грязного пуха носом, – она внушает страх.
Обшарпанная дубовая дверь всегда закрыта, а за ней слышатся голоса – веселые беззаботные голоса подвыпивших гостей.
Ссутулившаяся фигура – одинокий старый человек уходит в сгущающиеся сумерки, прижимая к груди узелок с припасами. Старик боится оглянуться.
Фонарь, висящий на крюке, раскачиваясь, бросает последние отсветы на изгнанника. Его жалко, его ведь отчаянно жалко. Хочется подбежать, схватить за руку и извиниться.
Но нет. Нельзя. Старшие братья грозно смотрят на него сверху.
– Он злой человек, – говорит один. – Забудь.
– Не забуду, – еле слышно прошептал он. – Я найду его.
Дубовая дверь всегда закрыта. В углу вечно ждет старая унылая кукла-клоун.
Грогар опять вынырнул из небытия. Прямо перед ним висела большая луна.
– Здесь ты, неподалёку. – «Что со мной происходит?» – Я знаю. Смотришь, как я схожу с ума. Радуешься? Нет?
Хочется подбежать, схватить старика за руку и извиниться.
И увидеть злорадную ухмылку дьявола.
Дубовая дверь. Старая кукла. Но стоит отвернуться, как она скалит зубы в своем темном углу.
34
Тихий меланхоличный голос. Он один звучит в пронзительной звенящей тишине, как будто Грогар находится в огромном куполе.
Она всегда была там. Я не мог выкинуть ее. Она была оберегом и в то же время проклятием. Однажды, в Адортуре, я убил комедианта. Просто так. Хотя нет, что это я… Он был похож на него. На этого дьявольского клоуна. Я не мог даже прикоснуться к нему. Я боялся его и в то же время боялся остаться без него. Ненавижу клоунов. Братья говорили мне: «Что ты, выкинь его». А я не мог. Я сам себя приговорил. Таков я.
Вот так я и рос. Любознательный, в меру порочный, со своими страхами и предпочтениями. Совсем как в поэме:
«Сном серебристым и виденьем строгим
Он вскормлен был. Тончайшим излученьем,
Изысканным звучанием питали
Земля и воздух избранное сердце…»
– Где ты? – спросил Грогар. – Покажись…
– Однажды, – послышалось в ответ, – братья… у меня было два брата старше меня: на десять и четырнадцать лет, – и все мы были сиротами: родители погибли во время осады Бура войсками Вильгельма Пагоргского. Мы - последние отпрыски рода Сацич… Так вот, братья повели меня на рынок. И там мы наткнулись на лавку книготорговца. Он предложил нам купить волшебную, по его словам, книгу сказок. И показал нам ее. «Откроешь ее один раз, – говорил он, – там одни сказки, откроешь в следующий – совсем другие».
Если бы я знал, что она станет моим проклятием!
Той же ночью тот старик – книготорговец – вдруг, к величайшему моему изумлению, обнаружился в моей комнате. Удивительный был человек – скромный, щуплый, образованный. Но я забегаю вперед. Итак, он спросил меня: «Хочешь познать истину?» – так и спросил. Я опешил и заплакал. Но потом вдруг – для самого себя, представляешь? – ответил: «Хочу!». Странный ответ для мальчика девяти лет.