– Пусти, – повторил Грогар. – Пусти! – произнес он громче. – Ты ведь живой? Тогда ответь мне, зачем я тебе? Ты же слышал его откровение? Неужели тебе хочется служить ему? Или ты служишь ей? И что же она тебе говорит обо мне? Убей его? Раздави его? Нет, нет! Пусти. Я не сдамся. Не знаю, чем я могу тебе навредить, но клянусь, я клянусь! Я найду способ!
Грогар напряженно всматривался в окружающее.
– К тебе никто не обращался с подобными словами? Ты был забавой даже для тех, кто умирал внутри тебя. Отпусти меня. Прошу.
Грогару показалось или вьюнок действительно замедлил свое движение? Ярл сделал шаг, еще один. Свернул вправо. Еще десять шагов, еще раз вправо – и он вышел на широкую дорогу, пронзавшую весь лабиринт от реки до самого замка. Оставалось удивляться, как он не набрел на нее, когда обходил вокруг лабиринта. Он точно знал, что этой дороги не было – чтобы выяснить это, он затратил немало времени.
– Мистификация, – пробормотал Грогар.
Дорога – или же парадный подъезд – была выложена мрамором, причем во многих местах плитки отсутствовали или их попросту выкорчевали: на соседних треснутых кусках виднелись царапины от заступов и ломов. Это обстоятельство немало озадачило Грогара. По бокам дороги через каждые два метра чередовались друг с другом постаменты, по большей части пустующие, хотя кое-где еще сохранились сильно пострадавшие от времени статуи пухлых ангелочков с массивными чашами, в которых когда-то выращивали цветы. Сейчас в них поселились пырей, лебеда и осот.
– Мистификация, – повторил Грогар. – Чертовщина.
Он взглянул на замок, находившийся совсем рядом, и внезапно оробел. Странное возбуждение охватило мужчину. Вот он у цели – и страшится сделать шаг. Грогар еле слышно выругался и решительно двинулся к замку.
36
Как оказалось, лабиринт был довольно-таки широк – метров сто-сто двадцать. Замок, находившийся в центре этого «каприза», показался Грогару весьма неприветливым и мрачным. Ночь мешала рассмотреть цитадель во всех подробностях, но тем не менее ярлу сразу же стало ясно, что сие строение в полной мере вобрало в себя всю темную сторону души его хозяина.
Оказавшийся при ближайшем рассмотрении еще больше, чем выглядел, он походил на ощетинившегося многочисленными шипами дракона. Вокруг каждой из колонн – Грогар насчитал штук двадцать, – поддерживающих портик над входом, таилось искусно выполненное изваяние какого-нибудь сказочного чудовища. Были здесь покрытые бородавками инкубы, бесстыдно выставившие напоказ свое гениталии; василиски, все покрытые чешуей; волколаки с невероятно большими глазами; колябры – змееподобные духи-тени; анку – тощий старик, сидящий на куче черепов; виверны, гули, кобольды, додены, шнеи, бодахи, агурахи и, конечно же злой дух монтанов – тутеха, выполненная в виде барельефа прямо над парадными дверьми, испещренными какими-то зловещими надписями, явно не имеющими ничего общего с любовным стишком на глыбе. Причем – Грогар заметил – двери являлись точной копией Северных Врат, с той лишь разницей, что вместо образов святых там красовались изображения нечистой силы.
Стены замка также были покрыты фресками на тему монстров и чертей, перечислять которых не имеет смысла, ибо на столь мерзостные создания смотреть совсем не хотелось.
Чуть выше, прямо над забранными решеткой стрельчатыми окнами, стены переходили в острые зубцы, такие частые, что все башни, порталы и своды дворца становились подобием ощетинившегося копьями грозного войска, спускающегося с гор.
Словом, весь дворец состоял из острых углов, он улетал вверх, теряясь в сумраке, как огненный столб, выметнувшийся из бездны.
Двери были приоткрыты, и изнутри лился призрачный синеватый свет. Грогар заглянул – и тут же отпрянул, ибо увидел внутри с десяток чудовищ, полукругом столпившихся в вестибюле. Все они, казалось, внимательно смотрели на него.
– Это уже слишком, – сказал Грогар, пятясь назад, подальше от замка. – Мне не справиться с таким количеством монстров.
Он остановился метрах в двадцати от дверей; было тихо; изнутри не доносилось ни звука – ни рычания, ни воя, ни топота ног, копыт, лап. «Они что, неживые?» – подумал Грогар и вспомнил странную неподвижность их неестественно скрюченных поз. Они не были статуями, но не были и живыми существами. Живое, разумное существо – его присутствие незримо ощущается, может быть, пресловутым шестым чувством: тебя охватывает трепет и ты знаешь, что сейчас, за углом, за дверью, за стеной ты кого-нибудь повстречаешь, и обычно оказываешься прав. Но не сейчас.