Последние слова человек произнес в кулак. Блеснули глаза, полные ужаса. Женщины тихо заохали, заплакал ребенок.
Люди, подошедшие к распластавшимся в дорожной грязи беглецам – мужчина и женщина, – были облачены в белые балахоны, лица их скрывали жутковатые маски из древесной коры: узкие и высокие, с прорезями для глаз.
– Развяжите и поднимите их, – приказал мужчина. Два дюжих парня, стоявшие позади пленников, с готовностью исполнили повеление. – А теперь – пора, – холодно сказал он, развернулся и невесомой походкой зашагал по тропинке, ведущей в горы. Женщина тенью двинулась следом, за ними – селяне, грубо подталкивая вперед пойманных беглецов.
Узкая тропа, петлявшая меж деревьев и утесов, плавно поднималась. Грогар оглянулся – за ним тянулась, словно сказочная змея, цепочка огней, дрожавших в чаще леса.
– Поразительное зрелище, – мечтательно проговорил он. – Это можно назвать похоронной процессией в нашу, дорогой мой Лунга, честь. Вся деревня провожает нас в последний путь, гордись!
– Ступай, неча болтать! – бросил идущий сзади мужик.
Грогар вздохнул, еще раз посмотрел вниз и побрел дальше. Лунга, на чьем лице застыло не сулящее ничего хорошего выражение мрачной брезгливости, неумолчно бормотал. Его сухой ноющий баритон, чем-то напоминавший перекатывание голышей в сумке, навевал на Грогара дрёму.
Между тем процессия, возглавляемая Владыкой и его спутницей, все шла и шла – через леса, мимо каменистых пустырей, где, как в море, растворялась тропа, снова через леса…
В конце концов они пришли в курчавую рощицу у входа в узкое ущелье. Высоченные и совершенно отвесные скалы тут почти касались друг друга – как будто горную гряду разрубил гигантский топор, оставив проход, куда человек едва мог втиснуться.
У устья этой щели громоздился бурелом. Там и остановились таинственные люди в масках. Селяне бесшумно замерли неподалеку. Грогар, поначалу не обративший внимания на бурелом, присмотрелся и с большим удивлением обнаружил в беспорядочном нагромождении обветшавших гнутых бревен нечто похожее на избу: из руин поднимался еле заметный дымок, в темноте тускло мерцал крохотный огонек, похожий на подслеповатый старушечий глаз.
Владыка воздел к небу руки и торжественно провозгласил:
– Матерь Гор! Прошу тебя, покажись!
Некоторое время ничего не происходило, но затем из избы вышло темное смердящее существо. Дюжие парни-служки по знаку Владыки подвели Грогара со слугой поближе.
Перед ними была безобразная старуха: черная и кривая, хромая, но невероятно подвижная, да еще и слепая – два бледных бельма не оставляли в этом сомнений. Кроме того, старуха была практически нага – ее истощенное уродливое тело прикрывал ворох спутанных засаленных веревок и лоскутков. Весь ее облик – неправдоподобно страшный, отталкивающий, сказочный, – заставлял пялиться на нее и обливаться холодным потом.
– Матерь Гор! – осторожно сказал Владыка. – Скоро полнолуние – ночь, когда Тьма выходит из своего логова, дабы вкусить плоды жизни, испить кровь добродетели и посеять чуму. Благослови же жертву нашу, – он церемонно простер руку в сторону пленных, – чтобы насытить зверя и сомкнуть его всепронзающие очи!
Но старуха, казалось, не слышала его. Она зашипела и заметалась. Подпрыгивая на одной ноге и тряся косматой головой, «Матерь Гор» кидалась то к одному дереву, то к другому; обхватывала стволы руками и, пуская пузыри, рычала. Селяне при ее приближении отбегали, как от страшилища, коим она, собственно, и являлась.
Владыка явно растерялся. Просительно протянув руки, он все поворачивался за ней, повторяя свои слова насчет тьмы, полнолуния и ненасытного зверя. Женщина в маске раздраженно дергала его за рукав, шепча на ухо:
– Брось ты ее! Она совсем спятила.
И тут Матерь Гор внезапно остановилась. Женщина в маске, видимо, испугавшись, что ее слова услышали, схватилась за сердце. Старуха, согнувшись, как перед прыжком, обвела всех собравшихся невидящим взглядом, всего на мгновение остановив его на стоявшей чуть в стороне девушке, державшей за руку маленькую девочку.
Этого хватило.
– Вот она! – как гром среди ясного неба прозвучал зычный голос Владыки. Грогар вздрогнул, Лунга перестал бормотать и вытаращил глаза.
Девушка покрепче прижала к себе девочку – лет пяти, не более – и попятилась.
– Хватайте ее!
В гробовой тишине слышался лишь треск факелов. На скалах плясали их гротескно вытянутые отсветы. Где-то сверху тоскливо завывал ветер.
Служки подскочили к бедняжке, вырвали девочку, швырнули на землю – Грогар заметил, что над ней склонился какой-то старик, – и поволокли девушку к людям в масках. Безобразная старуха стояла все это время неподвижно, вскинув голову и словно принюхиваясь к чему-то.