Парни бесцеремонно кинули потерявшую от страха сознание жертву к ногам Владыки.
– Чашу, – негромко произнес он, вынимая из складок своих белых одежд узкий нож из заостренной кости. И Грогару показалось, что он уже где-то видел этого человека, ему показался знакомым голос. Однако происходящее настолько ужасало, что Хтойрдик напрочь лишился дара речи.
Владыка мягко присел, аккуратно приподнял за подбородок голову девушки – и спокойным уверенным движением перерезал ей горло: предусмотрительно подставленная глиняная чаша вмиг заполнилась теплой дымящейся кровью. Селяне хором охнули, истошно завопила женщина – крик эхом прокатился по ущелью.
– Выпей, Матерь Гор. – Человек в маске с поклоном преподнес старухе чашу.
Она медленно повернула к нему голову и неожиданно выбила из его рук подношение. Балахон окрасился алым, и Владыка отшатнулся.
– Грядет последний день проклятья, – прошамкала карга. – Грядет. Худо будет всем. Скоро.
С этими словами она заковыляла к своей избе и скрылась за дверью.
Воцарилась тишина. Наконец Владыка сказал:
– Вы слышали ее, братья. Горе нам. Жертву надо.
– Жертву, – зашелестели перепуганные голоса. – Жертву… что же будет с нами-то…
– Жертву, – продолжал Владыка, – омытую кровью невинных. Жертву, символизирующую богатство и бедность, начало жизни и конец ее. Не отчаивайтесь, братья. Матерь Гор сказала свое веское слово, и мы готовы, готовы достойно вынести это испытание. Только твердость духа нас спасет. – И его палец зловеще указал на старика с девочкой. – Начало жизни и конец ее, богатство, – палец повернулся в сторону Грогара и Лунги, – и нищета, справедливость и обман. Наберите еще чашу. Омоем их, сестра. А вы, братья, – обратился он к толпе, – молитесь, громко молитесь!
– Может, не надо малышку… – растерянно сказал Грогар и замолчал. Он вдруг, как никогда четко, ощутил, насколько враждебны ему эти безумцы.
И сжался, слепо отдавшись страху.
Владыка, набрав еще чашу крови, вылил ее на головы Грогара, Лунги, старика и девочки.
Лунга горько плакал, теребя в руках свою широкополую шляпу. Кровь тонкими струйками стекала по его лицу.
– А теперь вы отправитесь в путь. Идите. Идите же!
И жертвы обреченно двинулись к ущелью. У входа Грогар бросил взгляд назад – крестьяне, что-то скорбно бормоча, обступили мертвую девушку. Владыка же со своей спутницей и служками степенно пошли прочь.
Старейшина, растерянно потирая седую голову, поплелся им вслед.
7
Узость ущелья пугала. Казалось, что громады, нависшие с обеих сторон, никогда не кончатся. Плечи упирались в скалы, острые грани камней рвали одежду, пыль щекотала ноздри. Было жарко.
И здесь царила полная тьма.
Грогару не хватало воздуха, да и не только ему, всем остальным, наверное, тоже. Ярлу казалось, что он тонет, – однажды в детстве он испытал это до крайности неприятное чувство.
Девочка всхлипывала, а старик глухо, одиноко успокаивал ее.
И, когда Грогар уже готов был завопить в приступе истеричного страха и бессильного бешенства, земля вдруг ускользнула из-под ног и вся четверка скатилась во внезапно открывшийся грот.
8
«Тьфу. И здесь воняет», – подумал Грогар и открыл глаза.
Безжизненный лунный свет заливал пещерку, выхватывая из мрака угрожающие призрачные очертания чего-то, громоздившегося у стен. Прохладный ветер залетал сюда – тот самый ветер, что властвует в диких Изломанных Землях. Он прикоснулся к перепачканному кровью и грязью лицу ярла, заставив мужчину вздрогнуть, и затих.
Только сейчас Грогар почувствовал, как близок этот пресловутый и осмеянный им же край мира, населенный сказочными доденами, двархами, шнеями и прочей нечистью.
Пленившись величием момента, Грогар вышел из грота.
Перед ним простирался лес: волнующееся, шумящее море, окруженное ровной, будто рукотворной цепью высоких заснеженных гор. В самом центре леса темнел замок – многочисленные узкие башни, увенчанные копьями-шпилями, вздымались к небу, словно отчаянно моля о помощи. За замком, чуть справа, простиралось круглое озеро, и его черные мерцающие воды напоминали вход в бездну.
Грогар обернулся. Лунга, морщась и стеная, старательно вытирал лицо крохотным платочком, отряхивал безнадежно испорченное платье. Вездесущая его шляпа лежала на валуне. Закончив приводить себя в порядок, Лунга со скорбным выражением лица начал ее чистить. Старик приобнял девочку и осматривался вокруг блуждающим взглядом человека, привыкшего повиноваться и принимать судьбу такой, какая она есть.