С этими словами Рахматулло швырнул чайханщику полный кошель, набитый золотом, и бросил небрежно:
– Полный кумган чаю, можешь принести ещё и парочку лепёшек, намазанных сладким нишалло ([6]). Хоть сейчас и не месяц рамадан, но к горячему чаю они пойдут в самый раз… Да, пошевеливайся, чайханщик! А не то сдаётся мне, если запустить слона в горшечную лавку нашего гиждуванского гончара, этот слон бы был также ловок и расторопен, как ты сейчас! – закончил купец Рахматулло, не удержавшись от смешка при виде чайханщика, застывшего на одном месте и намертво зажавшего в руке кошель с деньгами.
Не прошло и десяти минут, как новый гость уже возлежал на кошме, отпивая мелкими глотками чай из пиалы и лениво откусывая по кусочку лепёшку, намазанную сладким нишалло.
– Так ты из Гиждувана ([7]) о, мой дорогой гость? – суетился вокруг него, чайханщик, не забывая подлить чай в пиалу, словно близкому другу. – Думаю, ты мог бы остановится у меня… Я люблю щедрых гостей…И комната наверху у меня для тебя найдётся!
– Твоя любовь к щедрым гостям уже стала заметна мне, – ответил Рахматулло, в очередной раз, подвигая пиалу поближе. – А вот откуда я… Из Гиждувана? Нет, чайханщик! Я пожаловал к вам из самой Бухары, потому что желаю поклониться гробнице сейида Ходжи Абди.
– Из самой Бухары! – вскричал чайханщик, прижав руку к груди. – Как же я сам об этом не догадался!
– Но я уже нашёл место, где преклонить голову, – продолжил Рахматулло. – Я остановился позавчера в доме вдовы Адолат.
– Той самой, у которой не так давно погибла дочка? – переспросил худой, как жердь старик с тонкой седой бородой. – Думаю, что твоё появление в её доме это счастье для неё…
– Ты прав, – скромно согласился Рахматулло. – Я намерен наставить эту женщину на путь жизни и увести её со стези слёз…
– И, конечно, ты неплохо заплатишь ей за постой, – вставил чайханщик, с трудом скрывая алчность.
– Послушай, незнакомец, я знаю Адолат с самого её детства, – вновь заговорил седобородый, взглядом приказывая чайханщину замолчать. – Имя моё – Маджид. Когда-то мы плотничали вместе с её покойным отцом, а когда тот скончался, Адолат вскоре вышла замуж за Азиза. Азиз выбрал себе поприще купца, но не преуспел. Однажды его караван захватили хивинцы, и тот оказался у них в плену. У бедняжки Адолат не было денег, чтобы его выкупить. – А далее, – чуть помедлил старик, – хивинцы продали Азиза афганцам -пуштунам. А те продали его ещё дальше, в Хиндустан ([8]). И там уж, как передавали, он умер от какой-то тамошней болезни…
– Хотя, возможно, муж Адолат и жив? Как полагаешь, уважаемый Маджид? – спросил Рахматулло, пытаясь скрыть волнение.
– Может и жив, – спокойно откликнулся тот. – Только вестей об этом нет никаких… И все в нашей махалле привыкли называть Адолат вдовой.
– Плен и зиндан – это мне знакомо, – проговорил его собеседник. – Я ведь и сам купец, а зовут меня – Рахматулло.
– Вот как, – чуть улыбнулся в ответ бескровными тонкими губами Маджид. – Ну, а я раньше, был плотником, нынче же ослаб и болен. Одна моя радость, что сын, да и дочь с зятем не оставляют меня. Есть даже время посидеть в чайхане, как в молодости. С нашим чайханщиком, которого зовут Ойбек, ты в общем-то уже знаком. Вот в том углу, – кивнул чуть в сторону старик, – сидит Умид, он у нас торговец сладостями, поэтому обычно заказывает в чайхане чего-нибудь пожирнее…
– Да видеть не могу уже больше эти сладости! – подал голос со своей кошмы нескладный человек лет тридцати с рыжей, кустистой бородой на лице.
– И сегодня, – продолжил Маджид, – к нам заглянул Шерзод. Шерзод, будущая слава нашей махалли, он учится в медресе, основанном мирзо Улуг-беком. Изучает там богословие, – добавил он не без гордости.
Рахматулло поднял глаза и встретился взглядом с приятным молодым человеком лет двадцати пяти, который легонько кивнул ему.
– Ну, так что же, правоверные, – произнёс купец. – Что можете сказать вы мне о вдове Адолат и её дочери? Может быть, кто-нибудь желал взять замуж вдову? И ребёнок мешал ему?
– Помилуй тебя, Аллах, добрый человек! – сложил губы в усмешке чайханщик Ойбек. – Кто бы взял её замуж, когда неизвестно доподлинно жив её муж или нет… Ведь Азиз не давал ей талак! Да и к тому же Адолат бедна, словно побирушка у мечети, – всё давился словами, чайханщик, словно, не замечая осуждающего взора, брошенного на него стариком Маджидом. – Живёт она шитьём и другой подённой работой. Ей даже сладости не на что дочке было купить у меня или у Умида! Будто в издёвку дочку её назвали именем Фархунда!