– Ты прав, чайханщик, и потому ты заслужил щедрую награду. Но прежде опиши мне этого купца. Как он выглядит, во что одет, каков его возраст на твой взгляд. Не мне тебе учить!
Получив описание купца Рахматулло, человек, чьё лицо было скрыто во мраке, швырнул Ойбеку пригоршню золотых монет – все они оказались в потных ладонях чайханщика. Когда же его ночной благодетель принялся завязывать кошель, ещё одна золотая монета выпала оттуда.
– Можешь подобрать её, – кивнул он чайханщику. – Она тоже твоя.
Мелко, подобострастно захихикав, тот наклонился, чтобы отыскать монету. Ойбеку уже удалось схватить её, когда вдруг он понял, что не может подняться и даже вздохнуть. Монета выскользнула из его пальцев и укатилась, а чайханщик в отчаянии хватал ртом воздух, в то время как обманчиво мягкая ткань платка всё сдавливала и сдавливала его горло…
6
На следующий день Рахматулло поднялся довольно рано и едва ли не сразу принялся заниматься мелкими делами по дому – убитая горем вдова пока что ни находила в себе сил браться за хозяйство. Рахматулло покормил и почистил своего жеребца, стоящего на привязи у ворот дома Адолат, натаскал воды из арыка, залатал дыру в прохудившемся заборе вдовьего дома. За этими заботами минул полдень. После полудня бухарский купец, замесил тесто и принялся печь лепёшки в тандыре – ещё у себя дома в Бухаре полюбил он это, в общем-то, не мужское занятие. Когда лепёшки были готовы, Рахматулло отведал их и уговорил съесть немного ещё не до конца пришедшую в себя Адолат. Котда трапеза была совершена, купец направился к вечернему намазу в квартальную мечеть, где немного послушал местного молодого имама. Возвращаясь из мечети, Рахматулло проходил мимо чайханы Ойбека и обратил внимание на то, что хозяина нет на месте, и чайхана заперта, а вокруг топчется несколько стариков, по всей видимости, завсегдатаев.
– Прохожий, ты не знаешь, куда подевался наш чайханщик Ойбек? – осведомился у купца Рахматулло один из них. – Мне сказывали, ты вчера заглядывал в нашу чайхану.
– Почём же мне знать, почтеннейший? – живо откликнулся Рахматулло. – Да, вчера я заходил в вашу весёлую чайхану и немного поболтал с уважаемым Ойбеком. Судя по нашим вчерашним душеспасительным беседам, ваш чайханщик решил отправиться в хадж в Мекку. Или, возможно, в землю Миср за тростниковым сахаром! – пошутил он, весело расхохотавшись, и двинулся дальше. Старикам осталось лишь проводить странного приезжего недоуменными взглядами.
На следующий день Рахматулло решил не откладывать посещение самаркандского базара, куда и отправился сразу после завтрака, состоявшего из куска вчерашней лепёшки и пиалы зелёного чая.
На базаре внимание бухарского купца привлёк худой, оборванный дервиш в лохмотьях, возле которого стояла миска, куда желающие бросали мелкие монеты. Влекомый жалостью, да и любопытством, чего уж скрывать, Рахматулло подобрался к дервишу поближе.
– Помолись за меня Аллаху, добрый человек, – проговорил он негромко, опуская в миску для сбора подаяния несколько мелких монет.
– Поздно, поздно молиться Всевышнему! – заскулил в ответ дервиш. – Ибо было мне видение, – заговорил он ещё громче, упав на спину и принявшись кататься по земле. – Тёмной ночью явилась в Самарканд гуль – дьяволица ([13]). И сидела та дьяволица верхом на льве, и лев её алкал человеческой крови. И было много рук у той дьволицы! И в одной руке держала она отсечённую голову врага, правоверного мусульманина! А в другой руке её был меч, а в третьей руке – петля, дабы душить добрых мусульман, и улавливать души их на том свете, препровождая их в ад. И ещё держала та дьяволица чашу с вином, мерзким вином и пила его своим устами богохульными! И рекла сими устами: «Погибель, погибель городу Самарканду!» И смех лился из уст её! И завтра дьяволица эта пустится в пляс! – кричал дервиш.
– И от пляса поднимется смерч, и разрушит славный город Самарканд, – продолжил про себя купец Рахматулло, отходя от дервиша прочь. Купец почитал людей-подвижников среди суфиев, но он также знал, что немало встречается среди тех, кто носит грубую накидку из верблюжьей шерсти, и мошенников, и обманщиков, и попросту людей, одержимых на деле злыми духами. Похоже, дервиш, сидевший на самаркандском базаре, принадлежал к числу последних. Рахматулло отошёл от него прочь, и желание сыпать деньги в миску для подаяний у него вовсе исчезло. Но вопли дервиша вновь подтолкнули купца к размышлениям. Многорукая дьяволица, сидящая верхом на льве… с отрубленной головой и чашей с вином… Где-то он уже слышал об этом? Но где?