Ночью сильно похолодало, от мороза наст опять затвердел. Облегченные сани быстро скользили по узкой извилистой Маленькой речке. Еще засветло путники добрались до истоков речки, до водораздела, за которым реки текут уже на север. Под защитой этого водораздела, с гребня которого дружелюбно глядели на мир несколько инукоков, разбили лагерь.
- Холод продержится - за один день стойбище иннуитов приедем, радостно объявил Питъюк.
Но в тундре погоду не угадаешь. Ночью ветер переменился и принес с юго-запада теплынь. Перед рассветом начался ливень. Когда путники стали спускаться по Гусиной реке, из близлежащих долин хлынули талые воды. Река бежала, не только подо льдом, но и поверх него. Скоро все и вся окончательно промокли. Ребята попытались было подняться из русла реки и пойти берегом, но не могли пробраться через мокрые снега, лежащие в долине. Волей-неволей пришлось вернуться к реке, но двигаться по ней можно было лишь очень осторожно: лед стал совсем тонкий, едва выдерживал тяжесть саней или человека. Об остановке же Питъюк и слышать не хотел.
- Ехать надо, - твердил он. - Лед ломаться будет. Тогда сани не поедешь.
Через каждые несколько миль река расширялась, образуя озерцо. Тут ехать было легче, но скоро и крохотные эти озерца стало опасно переезжать: собаки уже не раз проваливались в полынью, и тогда приходилось далеко, осторожно обходить опасное место.
В сумерки они все еще шлепали по Гусиной реке; ночлег опять был холодный и неуютный. Наутро все чувствовали себя так худо, что Питъюку никак не удавалось их поднять. Вялые и понурые от усталости и холода, они наконец двинулись в путь. Около полудня небо посветлело, а немного погодя берега расступились и путникам открылись просторы большого озера.
- Круглое озеро! - закричал Питъюк. - Теперь хорошо. Скорей вперед!
На душе у всех полегчало; перекинув длинные сани Питъюка, точно мостки, через полоску воды у берега, ребята вышли на озерный лед. Отрезанный от берега, где разгулялись и все пропитали талые воды, он был сухой, двигаться по нему было легко и удобно. Даже собаки приободрились. Караван помчался на север. К концу дня через горловину вышли в другую часть озера. И вдруг Питъюк, сильно всех опередивший, громко закричал. Услыхав в этом крике радость, все стали жадно вглядываться вперед.
- Смотрите! - воскликнула Анджелина. - Там люди!
На длинном низком мысу, протянувшемся от западного берега, стояли пять приземистых, островерхих чумов. До них было не меньше мили, но все равно ребята разглядели, какая там поднялась суета. Собаки носились взад-вперед, люди выскакивали из чумов и бежали к берегу.
- Верно! - с трудом переводя дух, крикнул Эуэсин, видя, что его собаки почуяли запах стойбища и припустили вскачь. - Вот теперь познакомимся с эскимосами - едоками сырого мяса. Держись, сестричка, как бы тебя не съели.
9. СТОЙБИЩА ИХАЛМИУТОВ
Первой на берег въехала упряжка Питъюка, и сразу же ее окружило такое множество мужчин, женщин, детей и собак, что и сани и Питъюк скрылись из глаз, будто их захлестнул коричневый вал. Джейми и Эуэсин тем временем вновь обрели власть над своими взбудораженными собаками и остановили упряжки в сотне ярдов от стойбища. Втроем - Анджелина посередине, мальчики справа и слева от нее - смотрели они на шумную встречу, которую устроили соплеменники Питъюку, но ближе не подходили.
Их удерживала не застенчивость, а что-то более серьезное. То был и не страх - они знали, что эскимосов им бояться нечего. Скорее чувство у них было такое, словно они перенеслись из одной эпохи в другую, откатились на бессчетное множество веков назад и очутились в невообразимой древности, среди невообразимо древнего народа.
Еще прежде чем отправиться на Север, они знали, что эскимосы удаленных от побережья областей тундры живут очень замкнуто и совсем не связаны с миром белых людей. Питъюк рассказывал, что лишь очень немногие чужаки побывали у ихалмиутов, народа малых холмов, как они себя называют. Правда, иной раз кто-нибудь из самых отважных эскимосов отправлялся в дальний путь, в факторию, оттого-то к ним и попадали ружья и иные товары. Вообще же ихалмиуты жили совсем как их предки во времена, когда даже Европа была еще лесной чащобой и населяли ее одни лишь кочующие охотники.
Ощущение это - будто они вдруг перенеслись в древний и чуждый мир было так сильно, что и Анджелина и оба мальчика просто не понимали, как быть и что делать. Они еще долго стояли бы на льду точно истуканы, но Питъюк наконец вырвался из смеющейся толпы и повернулся к друзьям.
- Зачем стоите? - крикнул он. - Иннуита боитесь? Вот еще! Идите скорей, знакомить буду с мое племя!
Порядком смущенные, Эуэсин и Джейми повели упряжки к берегу. Анджелина шла за братом, чуть не наступая ему на пятки. Как нарочно, словно для того, чтобы еще сильней смутить юных путешественников, эскимосы вдруг будто онемели, выстроились в ряд и в мертвой тишине пристально, пытливо смотрели на подходящих к ним незнакомцев.
Кликнув двух эскимосских парнишек, Питъюк кинулся навстречу друзьям, каждому пареньку передал по упряжке (чтобы между непривязанными эскимосскими псами и ездовыми не началась драка), а сам схватил Анджелину и Джейми за руки и потащил к эскимосам.
Он подвел их прямо к огромному, как медведь, длинноволосому старику, чье широкое, иссеченное морщинами лицо расплылось в улыбке, открывшей обломки темных зубов.
- Это Кейкут, - сказал Питъюк. - Когда мой отец умер, вместо отец мне стал.
Джейми застенчиво улыбнулся, протянул старику руку. Но тот посмотрел озадаченно - он явно не знал, что с ней делать. Джейми густо покраснел и отдернул руку.
- Я его с прошлой зимы запомнил, - грубовато сказал он. - Как поживаете, мистер Кейкут?
Питъюк захохотал, согнулся в три погибели; не сразу ему удалось взять себя в руки. Наконец он выпрямился и закричал:
- Кейкут не белый начальник! Эскимос! Рука не пожимает, "как поживаете" не знает. Нос тереться! Вот смотри!
Он круто повернул Анджелину к себе лицом, вытянул шею и потерся носом об ее нос; глядя на них, эскимосы громко, весело расхохотались. Напряженного молчания как не бывало, эскимосы толпой окружили приезжих. Мужчины и женщины брали их за руки, хлопали по плечам, смеялись, что-то быстро, непонятно говорили - шум поднялся оглушающий.
- Вот это да... - шепнул Джейми Эуэсину. - Как расходились-то!
- Они напугают Анджелину до смерти, - сказал Эуэсин. - Погляди, как она уцепилась за Питъюка!
Путешественников увлекли к самому большому чуму. Он был сделан из скобленных шкур карибу, сшитых и натянутых на каркас из тонких шестов. Конусообразный, он был около двадцати футов в поперечнике и футов двенадцать высотой. Анджелину и мальчиков провели, вернее, протолкнули внутрь; здесь было просторно, светло. В глубине чума пол застлан был толстым слоем одеял из оленьих шкур мехом наружу. Меховая одежда, инструменты из оленьего рога, лук, стрелы, множество каких-то непонятных предметов свешивались с шестов каркаса и валялись на полу.
- Садитесь, - пригласил Питъюк своих друзей. - Сейчас большой еда будет. Для гость всегда большой еда, потом много разговор.
- А где твоя мама, Питъюк? - спросил Эуэсин.
- В стойбище на Кейкут-озеро, - ответил Питъюк и объяснил, что его племя живет в трех стойбищах, меж Круглым озером и рекой Кейзон, которую эскимосы называют Иннуит Ку - Река Людей. Так разделились они для того, чтобы широким фронтом стать на пути оленьих стад, идущих на север, и тем самым добывать как можно больше оленей. - Пуля нет для ружья, - закончил он. - Охотятся с лук и стрелы. Много не убьешь. Эта зима все был сильно голодный.
Появилась немолодая женщина о круглым улыбчивым лицом, черные волосы, зачесанные назад, открывали широкий лоб, их придерживал блестящий медный обруч. Женщина внесла глубокую деревянную миску с супом, в котором плавали какие-то коричневые куски. Поставила миску перед гостями и ушла. В дверной проем вдруг просунулись головы по меньшей мере десятка ребятишек; большими круглыми глазами серьезно и зачарованно глядели они на приезжих и на еду.