16. ОЗЕРО-В-ОЗЕРЕ
Ветер весь день не утихал, а путешественники тем временем заканчивали приготовления к отъезду. Эуэсин тщательно осмотрел каноэ, проверил каждый шов, удостоверился, что смоляная прокладка надежна. Остальные ребята укладывали снаряжение и прочие припасы.
Ехать решили налегке, захватить только самое необходимое. Все, без чего можно обойтись, оставляли в становище. Лишнюю провизию отдали эскимосам, кроме того, Эуэсин и Питъюк оставили им в пользование свои ружья и большую часть патронов. Они рассчитали, что на время путешествия к побережью вполне обойдутся одним ружьем и полусотней патронов.
Поклажу составляли меховые одеяла, палатка, два дорожных мешка с запасной одеждой, из кухонной утвари только то, без чего никак нельзя в дороге: два топорика, веревка, чай, соль, мука, вяленая оленина, - и, конечно, сокровища викинга. Их тщательно уложили в два лубка, каждый обернули оленьей кожей, и каждый сверток привязали к одному из каноэ под банками: так они не потонут, даже если лодка перевернется. Решено было, что Джейми и Питъюк поплывут в одном каноэ, а Эуэсин с сестрой - в другом.
На рассвете следующего дня путешественники готовы были к отплытию. Провожать их пришло совсем немного народу. На берегу собрались только друзья и родные Питъюка, не слышно было обычных для такого случая добродушных шуточек, поддразнивания. Серьезно и тихо все помогали ребятам нагружать каноэ. Мать Питъюка только что принесла им на дорогу вареное мясо, и тут с холма, что возвышался над берегом реки, донесся хриплый крик.
Все обернулись: на фоне рассветного неба четко вырисовывался черный, зловещий силуэт шамана. Несколько мгновений он оставался недвижим. Но вот он занес правую руку, в которой сжимал короткое копье, и яростно потряс им, будто грозя путешественникам, и злобно прокаркал что-то своим старческим, надтреснутым голосом.
Эскимосы испуганно забормотали и, казалось, готовы были разбежаться. Но тут выскочил Оухото, погрозил старому шаману кулаком, с вызовом прокричал что-то ему в ответ. Старик еще мгновение помедлил - и скрылся из виду.
Оухото повернулся к ребятам, стоявшим в нерешительности у своих каноэ, лицо его было мрачно. Он отрывисто бросил Питъюку несколько слов, и тот нетвердым голосом перевел:
- Шаман нас проклял, а я ему сказал: когда с вами случись беда, тогда буду брать нож, буду пропороть ему костлявый бок. Пошли, пора в дорога.
Ребята только этого и ждали. Питъюк оторвался от матери, а она стояла неподвижно, и по щекам ее текли слезы. Кейкут и еще несколько мужчин осторожно спустили каноэ на воду, и путешественники тут же в них прыгнули. Еще миг - и они понеслись по реке вслед за Оухото, чей маленький каяк вырвался вперед.
Анджелина обернулась, бросила прощальный взгляд на кучку молчаливых людей, на приземистые, крытые оленьими шкурами чумы, что виднелись позади них, на серую волнистую равнину, раскинувшуюся до самого горизонта. И ее пробрала невольная дрожь: она подумала о старике, чья злоба, казалось, последовала за ними в дальний путь, в неведомую страну, что лежала на востоке.
Когда лодки отошли на милю к северо-востоку от становища, Оухото направил флотилию в устье небольшой речки - той, где шла охота на оленей. Речка была очень быстрая, и гребцам приходилось изрядно налегать на весла, чтобы двигаться против течения, но через несколько часов они оказались в маленьком озерке и направились к его южному концу.
Отсюда вытекала уже и не речка, а просто ручей - узкий и такой мелкий, что ребятам пришлось вылезти из каноэ и вести их, шагая рядом вброд. Вот когда мальчики порадовались, что эскимосы научили Анджелину, как сшить им высокие сапоги! Для этих сапог брали выделанную, как пергамент, оленью кожу и тщательно сшивали ее нитками из оленьих сухожилий. Потом на несколько минут наливали в них воду. От воды нитки разбухали и швы становились водонепроницаемыми, а сама кожа - мягкой и гибкой.
Оухото незачем было брать свой каяк на буксир. В мелководье он просто поднимал его и нес на голове, а сам живо шагал дальше да еще покрикивал на спутников, чтоб поторапливались.
Ручей вливался в озерцо, которое они быстро переплыли, а за ним шел длинный волок - каменистый водораздел - до Волчьего озера. Когда все пожитки наконец перетащили через волок, близился вечер и Оухото предложил раскинуть лагерь.
- Эскимос начинает путь - не спешит, - объяснил друзьям Питъюк. Медленно начинает. Потом быстрей идет. Белый человек начинает быстро, потом идет медленно.
Джейми на сей раз не попался на удочку. Двадцать миль он то изо всех сил выгребал против течения, то тянул каноэ на буксире и теперь рад был согласиться с Оухото. В ответ на слова Питъюка он только усмехнулся:
- А я теперь сам эскимос. Сам иду медленно.
От их стоянки до становища на Иннуит Ку по прямой было всего восемь миль. Они же должны были идти по рекам и речушкам, а потому описывали широкую дугу. На Севере в каноэ редко можно двигаться кратчайшим путем: чтобы отъехать от места на десять миль, обычно проходишь на веслах миль тридцать, а то и все сорок.
Следующий день был удачнее. Перед ними на юго-восток до самого горизонта простиралось огромное, двадцать миль в длину, Волчье озеро. Еще только два дня назад воды его были скованы пятифутовым слоем льда. Весеннее солнце понемногу истончило его, и едва подул сильный ветер, лед превратился в кашу и растаял. Когда на другое утро оба каноэ и каяк плыли вдоль западного берега, лед уже исчез бесследно.
Ветра в этот день почти не было, и воды озера оставались спокойными. Все утро путешественники плыли на юг, придерживаясь плоских голых берегов.
Из озера вытекала, устремляясь на юго-восток, довольно широкая речка. Талые воды напитали ее, она вздулась и несла каноэ и каяк со скоростью добрых трех узлов. Маленькая флотилия стремительно понеслась вниз по течению. Река текла по равнине, порогов на ней не было, и плыли они безо всяких происшествий.
- Вот здорово! - крикнул Джейми сидевшему на носу каноэ Питъюку. - При такой скорости мы за неделю будем на побережье!
- Хо! За неделю?! За месяц, может. Вот погоди. Совсем скоро не такой легкий путь.
- Ну, слишком-то трудно не будет, Пит. В лесном краю я по очень плохим речкам плавал. Не может быть, чтоб Большая река была хуже.
- На юг нет плохой река! - пренебрежительно заметил Питъюк. - Посади маленький ребенка в мокасин - и то по южной река могут плавать. Не то что Большой река. Оухото говорит, по такой река только большой рыба может плавать, сильный рыба.
Полчаса спустя Оухото, который сильно опередил их и пристал к острову посреди широко разлившейся в этом месте, точно озеро, реки, подал знак, чтобы они высаживались на берег. Он разжег костер, и в котелке уже кипел чай. Питъюк принес к костру запасы провизии, и Анджелина замесила пресные лепешки.
Скоро все уже ели лепешки, пили обжигающе горячий чай, и ребята расспрашивали Оухото про края, по которым лежал их путь. Питъюк переводил слова Оухото:
- Сейчас мы в Кунок, так место зовут - Без река. Имя такой дали, потому что озеро много, а пороги нету. Это половина речка, половина озеро. А потом будет Озеро-в-озеро. Такой большой озеро, лежит на остров, а вокруг остров совсем большой озеро.
Это тайный место. Сюда дорога очень трудно находить. Давний-давний время индейцы-иткилиты пришел летом на равнина, искал эскимосы. Знал, что эскимос живет на Кунок, и шел четыре отряд, много люди, много каноэ. Один отряд с восток, другой с запад, еще другой с юг и еще другой с север.
Один человек, по имени Яха, охотился на олень, увидел индейцы и скорей побежал становище сказать всем эскимосы. Почти сто эскимос был в тот становище, а индейцы пришел, наверно, три раза сто. Эскимосы не знал, что делать. Женщины все начал причитать, дети плачут. Тогда один эскимос, Кахутсуак, собрал всех и так сказал: "Берите все каяк. Пускай женщины садится перед гребец, а дети привязывайте позади гребец. Ночью уезжайте из становище, костры пускай все горят, чумы стоят, собаки привязан рядом с чумы. Я повезу все прятаться".