— Конечно, сэр Томас, — отозвался бывший сержант, складывая хрустящий газетный лист. — Вам что‑нибудь еще понадобится?
— Нет, Эндрю, благодарю, — рассеяно отозвался Маккензи, бросая на скатерть пару мелких монет, — я просто буду работать.
Развернувшись, он вышел из кухни и взлетел по лестнице, мгновенно забыв о существовании Эндрю, Гокинса и доктора Нимса. Им, как бывало и раньше, овладела прекрасная идея, требующая немедленного воплощения. В такие минуты Томас забывал об окружающем его мире, купаясь в цветных нитях своих размышлений, что прямо на глазах складывались в логичную и вполне жизнеспособную картину.
Вернувшись в кабинет, Томас первым делом разоблачился — снял сюртук, повесил на вешалку жилет, сменил рубашку с кружевным воротом на домашнюю, домотканую. Потом накинул свой черный пропитанный каучуком передник, что прикрывал тело от горла до колена, сунул в карман передника прорезиненные перчатки. Большие очки с синими стеклами и широкой матерчатой лентой Томас водрузил на голову, безжалостно растрепав только что с трудом уложенные кудри. А потом, привычно хлопнув в ладоши, уставился на свой рабочий стол.
Изучив привычное расположение инструментов, Томас медленно обошел вокруг стола. Потом решительно открыл выдвижной ящик и небрежно смахнул в него останки прошлого эксперимента — проводки, кусочки меди, обрезки каучука и даже почти полностью готовый изоляционный лист, сплетенный из тонких нитей клея.
Очистив рабочее место, Томас засучил рукава рубашки и принялся за дело. Из недр своего рабочего стола он доставал один прибор за другим, внимательно изучал, прикидывал что‑то в уме. Потом либо ставил его на стол, либо прятал обратно. Новые куски каучука, резина, медь, гвозди, подкова, мотки проволоки — все это громоздилось на столе новыми кучами. Из шкафов, стоявших вдоль стен, на стол перекочевали две колбы с кислотой, утюг, зажимы и точильный круг. И лишь в последнюю очередь на столешницу встала драгоценная коробка с кристаллами синего кварца. Строго говоря, кварц не был синим, скорее, имел оттенок морской волны у песчаного берега, но название так прижилось в академической среде, что его употребляли все. Собственно, и не Томас открыл, что при физическом воздействии этот кварц испускает сильный электрический разряд — значительно более сильный, чем у других видов кварца. Но зато Томас был первым — как он надеялся — кто смог сконструировать небольшой, но весьма емкий аккумулятор, позволяющий запасать выделяемую кварцем энергию.
Работа на столе кипела. Плавился каучук, трещал кварц. Шипела кислота, плавя все на своем пути, дымился раскаленный утюг, сваривая куски каучука. Скрежетал металл, поддаваясь напильникам и ножницам по железу. И над всем этим безумием парил Томас, позабывший об окружающем мире, и воплощавшим в жизнь свое новое изобретение.
Маккензи так увлекся работой, что и не заметил, как пролетело несколько часов. Пребывая в своем маленьком творческом мирке, он даже не сразу услышал, что его зовут. И лишь когда Эндрю, тяжело ступая, подобрался к самому столу и повысил голос, Томас вскинул голову.
— Что? — переспросил он, сверкая синими очками на подошедшего сержанта, что с опаской косился на дымящуюся колбу. — Что случилось?
— Сэр Томас, к вам молодая леди, — прогудел сержант, зажимая огромной пятерней рот и нос.
— Молодая леди? — с изумлением переспросил Томас, поднимая очки на лоб. — Вы уверены, что ко мне, Эндрю?
— Безусловно, — протрубил сержант. — Она представилась как Эмма Макгрегор, племянница профессора Макгрегора.
— О! — воскликнул пораженный Маккензи, — конечно, я же оставил визитку их управляющему. Эндрю, немедленно проводите ее сюда. Нет! Стойте. Дайте мне одеться… Проклятый дым. Пусть подождет внизу, я через минуту спущусь. Нет, подождите, это невежливо… Ох, я совершенно не готов!
— Не утруждайтесь, сэр, — раздался звонкий голос от двери. — Полагаю, я способна выдержать некоторое количество сомнительных запахов от очередного эксперимента.
Пораженный Томас обернулся к двери и медленно стащил с головы синие очки, не в силах отвести взгляда от чудесного образа, посетившего его кабинет.
На первый взгляд Эмме Макгрегор можно было дать лет двадцать, хотя крохотные морщинки в уголках глаз намекали, что, возможно, она чуть старше. Первое что бросалось в глаза — копна пышных рыжих волос, растрепанных, но заботливо уложенных набок, так, чтобы казалось, что прическа чуть тронута ветром. Белоснежный и безупречный овал худого лица, выглядел по–детски трогательным. Вместе с тем, в нем чувствовалась некоторая твердость взрослой женщины, сознающей свою привлекательность. Большие и зеленые глаза смотрели уверенно, и чуть лукаво, словно их обладательница готовилась отпустить очередную колкость, вертящуюся на ее, несомненно, остром язычке. Высокие скулы, острый подбородок, узкие и аккуратные губы, лишь чуть тронутые скромной карминовой помадой, лишь подчеркивали образ молодой и активной женщины, что, несомненно, не имела ничего общего с ленивыми женами промышленников или печальными и суровыми вдовами военных.