Судя по всему, прямо перед смертью профессор действительно работал с какими‑то подозрительными жидкостями. На столешнице, напротив кресла высилась стойка с десятком прозрачных колб, уютно устроившихся в деревянных планках. Три были пусты, еще в трех, на самом донце, виднелся темный осадок, напоминавший лонбургскую грязь, а оставшиеся три были заполнены темно–зеленым раствором, напоминавшим медицинскую мазь.
На первый взгляд, увиденное Томасом противоречило словам управляющего о том, что Макгрегор не работал дома с опасными веществами. С другой стороны, в пробирках могли скрываться самые невинные препараты, не имеющие никакого отношения к ядам. Но Маккензи не собирался откупоривать пробирки и нюхать их, как, несомненно, поступил бы на его месте зеленый практикант, не подозревающий, что загадочные жидкости могут таить смертельную опасность. Напротив — Томас достал из кармана клетчатый носовой платок, прижал его к носу и лишь потом склонился над столом, продолжая осмотр.
Чуть подальше, за пробирками, высилась горелка Бузена — точно такая, какую использовал в своей работе сам Томас. Но, судя по всему, Макгрегор ей не пользовался — резервуара с газом для горелки Маккензи так и не увидел. Зато рядом с ней стояла дистилляционная колба с трубками–отводами, и одна из них заканчивалась каучуковой грушей для накачки воздуха. На самом донышке колбы еще оставалось немного прозрачной жидкости, но основная ее часть, судя по всему, перекочевала в прозрачную чашку, что была закреплена над крохотной спиртовой горелкой. Все еще прижимая платок к носу, Томас шагнул поближе к столу, рассматривая пластинки прозрачного стекла, что лежали рядом с колбами. Их было десятка два — кусочки не больше пальца. Некоторые выглядели закопченными, словно их нагревали над спиртовкой, другие были испачканы бурой и вязкой мазью, неприятной даже на вид. У самого края стола лежали осколки предметного стекла.
Совершенно машинально, по наитию, Томас опустился на одно колено и заглянул под стол. У ножек кресла бангалорский ковер был прилично вытерт, но под самим столом ворс ковра оставался нетронут и напоминал те самые бангалорские джунгли. Заметив подозрительный блеск в глубине зеленого ворса, Томас опустился и на второе колено и влез под стол, больно задев макушкой выдвижной деревянный ящик, прятавшийся под столешницей. Он даже не скривился от боли, не заметил удара — все его внимание было приковано к крохотному кусочку стекла, что прятался в ворсистом ковре глубоко под столом. Склонившись над ним, Томас попытался рассмотреть его поподробнее, но не преуспел — тут было слишком темно. Ему только удалось понять, что это обломок стеклянной пластинки, в полпальца длинной, с одной стороны запачканной подозрительной мазью, а с другой — бурыми подтеками, подозрительно напоминавшими кровь.
Вздохнув, Томас покачал головой. Он знал, что нашел — еще один осколок стекла, ускользнувший от взгляда полицейских. Нет сомнений, что они сгребли со стола все, что увидели, но даже не подумали поискать под столом.
Томас покачал головой. Похоже, не смотря на все сомнения, следовало признать, что полиция движется в правильном направлении. Макгрегор, судя по всему, действительно порезался осколками предметного стекла. Был ли на нем яд? Очень может быть. Конечно, надо бы вытащить эту штуку на свет божий, провести химический анализ — хотя бы в лаборатории колледжа, но брать ее голыми руками… Улыбнувшись, Томас опустил руку с платком, осторожно подобрал стекляшку, так, чтобы она очутилась внутри сложенной ткани, и заботливо спеленав свою находку, сунул ее в карман.
Пятясь, словно рак, он выбрался из‑под стола и со вздохом облегчения распрямился. Схватившись за край столешницы, он поднялся на ноги.
— Мисс Макгрегор, — позвал Томас, — мне, кажется, удалось найти кое‑что интересное.
Эмма тотчас оставила в покое бумаги, резко обернулась к своему гостю, но сказать ничего не успела — из коридора донесся грохот шагов и гул голосов. Оба застыли, словно воришки, застигнутые врасплох, но потом Эмма судорожно прижала к груди папку с завещанием профессора, а Томас быстро запихнул платок со стекляшкой поглубже в карман. Потом, действуя по наитию, он схватил отложенные в сторонку бумаги и спрятал за отворотом сюртука. Едва он отнял руку от груди, как в распахнутые двери кабинета ввалилась грузная фигура полисмена.
Это оказался весьма упитанный констебль, чья форма топорщилась на объемном чреве, подтянутым форменным ремнем. Его багровое лицо, весьма сердитое, обрамляли лохматые растрепанные бакенбарды, а непременный конусообразный шлем торчал на голове совершенно несуразно сдвинувшись на бок.