Еще несколько минут покружившись у зеркала и подхватив подол платья, я покинула комнату и сбежала по лестнице, чтобы найти Генри.
Солнце слепило так, что глаза слезились. Задернув шторы наполовину, я медленно отошел от окна и упал в кресло, не забыв прихватить с собой бутылку. Плеснув ром в бокал и отпив большой глоток, зажмурился и громко выдохнул, чтобы заглушить горечь. Грудь обожгло, но мне это доставляло только удовольствие. Поставив бокал рядом с бутылкой на шаткий стол, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, пытаясь успокоиться и понять, как избежать предначертанного, но в голове непроизвольно зазвучал голос незнакомца:
«Генри, ты славный малый, но не стоит воспринимать мою щедрость за добрый жест. Подумай сам: ты стар, у тебя нет положения в обществе, деньги заканчиваются, зато долги только прибавляются, и из-за них ты можешь в любой день лишиться жизни. Куда потом пойдет твоя красавица Эмилия? Неужели тебе не жалко дочь, ее чувства, тело, которое будет отдано на растерзание стервятникам? Такое счастье ты для нее хочешь? Чтобы она расплачивалась за твои грехи?»
Еще тогда, два года назад, я удивился, откуда он знает меня и мою дочь. Все это время отчаянно искал варианты, чтобы этот незнакомец исчез так же внезапно, как и появился, но их не было: предчувствие подсказывало, что страшная сделка состоится.
Стоило мне схватить бутылку со столика и встать с кресла, как на пороге появилась она, моя Эмилия…
Я поспешила в общий зал для гостей, будто чувствовала: Генри там. Он всегда оставался ночевать в этой комнате, чтобы не будить меня ночью, когда возвращался с очередной попойки в кабаке.
Ткань платья приятно холодила кожу, и я непроизвольно улыбалась, представляя, какой эффект произведу на Генри в таком шикарном наряде. Конечно, не собиралась говорить, от кого оно и что к нему прилагалось, решив, в случае чего, напеть ему песню забвения, чтобы не пришлось выслушивать многочисленные вопросы и отвечать на них. Признаюсь, мне изредка приходилось использовать дар – освобождать его, – чтобы прикармливать истинную сущность человеческими чувствами и пороками, для чего прекрасно подходил Генри, который и не догадывался, что стал подопытным кроликом сирены.
Несмотря на то что дом Генри был небольшим – всего четыре комнаты, кухня, общий зал и каморка для прислуги, – в нем таилось нечто такое, что заставляло сердце трепетать от воспоминаний, наполненных уютом и спокойствием.
Перейдя порог, гости попадали в коридор, ведущий прямиком в общий зал и к дверям жилых комнат справа и слева. Зал отличался от всех остальных помещений. Шторы темно-бордового цвета, обрамленные золотистыми крапинками, спадали с карниза тяжелыми волнами, прикрывая окно. Стоявший посреди комнаты диван, на котором уместилось бы не менее пяти человек крупного телосложения, был обит грубой бирюзовой тканью. Под ним лежал неброский серый ковер, выцветший от долгого пребывания на солнце. Одинокое широкое кресло под цвет дивана стояло чуть поодаль, повернутое спинкой к окну. Стол, предназначенный скорее для коллекционирования алкоголя, нежели для чего-то еще, держался на слегка покосившейся ножке, которая каждый раз норовила сломаться, стоило лишь пройти рядом. Серая краска на стенах местами уже потрескалась, но нам не хватило бы денег на то, чтобы хотя бы частично исправить господствующий хаос. В самом углу комнаты, едва заметный глазу, примостился низкий комод по типу тумбочки, сплошь уставленный свечами и канделябрами. Особый уют создавал лес, который обнимал дом со всех сторон, заботливо ограждая от внешнего мира.
Вкус Генри был специфичен, но, несмотря на это, я ощущала, что каждый предмет он выбирал с особым трепетом и внимательностью. Возможно, он не стал выкидывать мебельный гарнитур и заменять его на новый по вполне понятной причине: он напоминал ему о покойной жене и ребенке. Я не решалась завести этот разговор, считая тему запретной.
Я остановилась в дверном проеме и увидела Генри, как всегда с бутылкой, тяжело поднимающегося с кресла. Он заметил меня, и его затравленный взгляд заставил меня задохнуться. Я вгляделась в лицо мужчины: когда он успел так постареть?
Некогда жизнерадостный, торговец стал похож на свою тень. Глаза серо-голубого оттенка с нависшими веками всегда смотрели с теплом и добротой, чуть вздернутый нос, пухлые губы и легкая щетина раньше выдавали в нем мальчишеский нрав. Сейчас же взлохмаченные волосы цвета спелого желудя почти полностью покрылись сединой. Темные круги под глазами, морщины на лбу и на коже вокруг глаз, красный цвет лица от постоянных пьянок указывали на то, что на его долю выпало немало препятствий и трудностей. Из одежды на нем были льняная рубашка с кляксами от вина и темные штаны свободного кроя. Генри не любил носить в доме обувь, поскольку считал, что тем самым оскверняет память о покойной жене и ребенке.