Колонисты, напротив, ликовали. Они снова начали петь, как во время шествия от базы. В отличие от вчерашнего дня, теперь в воздухе витало сразу несколько мелодий. Каншель предположил, что каждая песня соответствует определенному виду деятельности — ходьбе, рубке деревьев, строительству. Слов было не разобрать, но по интонациям все было вполне ясно. Они всегда были торжественными. Иерун подозревал, что песни были хвалебными гимнами. В колонистах радость преобладала над здравомыслием. Нелепые верования буквально окрыляли их. Он такое не одобрял.
Он такому завидовал.
По периметру плато находилось несколько невысоких холмов, прежде скрытых лесами. Они отступали от края примерно на двадцать метров и в высоту достигали не больше четырех. Вершины холмов представляли собой плоские неровные круги десяти метров в диаметре. Один из них оказался внутри первичной безопасной зоны, и теперь колонисты, не занятые на строительстве стены, усердно возводили на его вершине каркас нового здания: квадратного с заостренной крышей.
Каншель прекратил рубить бревна. Он смотрел, как одна колонистка взбирается на крышу строения. В центре женщина установила витиевато украшенный жезл жреческой касты. Ске Врис стояла у основания холма и тепло похвалила соратницу, когда та закончила работу и под аплодисменты и одобрительные восклицания слезла на землю.
Массивная фигура прошла мимо Каншеля и направилась к Ске Врис. Даррас. Сержант навис над послушницей, которая смотрела на него с улыбкой. Каншель следил за их разговором. Слова не долетали до него, теряясь в шуме строительства. Ске Врис сначала внимательно слушала легионера, а затем покачала головой, не прекращая улыбаться. Потом она указала на сооружение и несколько секунд что-то говорила, активно жестикулируя. Закончила она, разведя руки, будто бы принимая в объятья весь мир, и поклонилась, приглашая Дарраса пройти ко входу. Сержант поднялся по склону и, пригнувшись, заглянул внутрь. Спустя несколько мгновений он развернулся и зашагал прочь, напоследок пренебрежительно махнув Ске Врис рукой. Женщина застыла в полупоклоне, пока Даррас не ушел.
Каншель прислонил свой топор к бревну и подошел к Ске Врис.
— Чего хотел сержант Даррас? — поинтересовался он.
Ске Врис выпрямилась и приветственно похлопала Каншеля по плечу.
— Он спрашивал, какого рода здание мы тут строим.
— Это же храм, не так ли? — Безрассудство колонистов поразило Каншеля. Железные Руки никогда не допустят столь вопиющего нарушения Имперской Истины.
Ске Врис хихикнула.
— Здесь нет богов, — заверила женщина.
— Тогда что это? Убежище?
— Поначалу мы будем использовать его именно так, да. Но в действительности это нечто большее. Это место для собраний. Здесь мы обсуждаем дела нашей общины. Здесь мы испытываем и укрепляем узы нашего братства. Это ложа.
— Но вы не отрицаете, что занимаетесь поклонением.
— Я не отрицаю того, что сказала тебе вчера, вовсе нет. Но мы не станем своими действиями оскорблять великих воинов, даровавших нам свою помощь. К нашим обязательствам перед ними мы тоже относимся в высшей мере серьезно.
Каншель хмыкнул.
— Сомневаюсь, что они относятся к вам так же.
— Это вопрос времени. Нас ведет общая судьба. Иначе как бы еще мы могли все вместе оказаться на этой планете в час войны? — Улыбка женщины казалась вечной. То, с каким упоением она воспринимала мир, сложно было не заметить.
Зависть сдавила грудь Каншеля.
Ске Врис мягко коснулась его руки.
— Зайдем внутрь, друг мой. Тяжкий труд гложет тебя. Мы подарим тебе отдых.
Верность рационалистическому кредо велела ему отказаться. Но приближалась ночь. И он последовал за Ске Врис на небольшое возвышение ко входу. Он убеждал себя, что ничего на себя не берет. Ему просто интересно. От одного взгляда вреда никому не будет.
Подойдя к строению, Каншель поразился тому усердию, с каким люди над ним трудились. Бревна, составлявшие стены, были обтесаны очень быстро и неровно. Впрочем, даже так соединения казались достаточно крепкими, чтобы простоять годы и даже десятилетия. Но Иерун отметил, что в тех местах, где доски не соединялись, остались незаделанные проемы.
— Что вы собираетесь использовать для защиты от непогоды? — спросил слуга.
— Ничего, — ответила Ске Врис.
— Ничего?
— Разве работа не прекрасна?
И действительно, случайный узор щелей придавал простой архитектуре сложность и многогранность, которая издали была невидима, а вблизи рассыпалась на отдельные фрагменты.
— Слабое убежище от ветра, — прокомментировал Каншель.
— Загляни внутрь, — настаивала послушница.
И Каншель заглянул. В здании не было окон, но внутрь лился свет. Даже при непроходящей облачности на Пифосе его хватало, чтобы сиять сквозь щели в стенах. Узор, который Каншель видел снаружи, внутри множился. Казалось, что тусклый внешний свет, проходя через каждую щель, приобретает форму, и вместе лучи создают переплетающуюся паутину. Каншель попытался рассмотреть точные контуры узора, но не смог. Свет был слишком рассеянным. Слуга не видел, где и как пересекаются лучи, но ощущал наложение оттенков и тональностей. Игра света чувствовалась, но не давалась взгляду. Эффект был необычайным.
— Как… — начал было Каншель, но предложение так и застыло в горле, задавленное обилием вопросов. Как колонисты смогли выполнить такую работу столь быстро? И как они справились с таким грубым материалом? Как они вообще это сделали?
Ске Врис проскользнула мимо него и вышла в центр помещения.
— Стань рядом со мной, — позвала она. — Подойди и ощути прикосновение всевышнего.
Каншель шагнул вперед. В центре ложи световая паутина становилась отчетливее и ярче. Она словно плясала на его нервных окончаниях. Слуга весь покрылся гусиной кожей, а волосы на его руках встали дыбом. Пространство не делалось светлее, но он видел его более отчетливо. Казалось, он вот-вот сможет различить детали узора. Присоединившись к Ске Врис в центре паутины, он точно увидит все. Наступит ясность. Он сможет понять смысл светового рисунка.
И Ске Врис обещала ему божественное откровение.
Нет. Соблазн утешения был слишком велик. Дав слабину однажды, рискуешь сдаться на волю инстинктов. Его разум и сердце были измотаны попытками цепляться за рациональность, но гордость была не готова признать поражение. Он хотел верить, что верность дает ему упорство и стойкость, но довод прозвучал пусто. Верность Танауры не поддавалась сомнениям, но Она бы сказала ему шагнуть вперед.
— Нет, — сказал Иерун Ске Врис, Танауре, самому себе. — Спасибо, но нет. Мне нужно возвращаться к работе.
Спиной вперед он вышел из ложи.
— Тогда в другой раз, — вслед ему крикнула Ске Врис. — Здесь нет двери. Лишь проем. Пересеки его, когда будешь готов.
Слуги вернулись на базу к заходу солнца. Колонисты же продолжали работу. Они утверждали, что не будут знать покоя, пока со всем не покончат. За день на плато привели еще больше людей, и теперь почти половина беженцев трудилась в поселении. Стены раздвигались с каждым часом. Вместе с барьерами с «Веритас феррум» они давали достаточно защиты, чтобы ночной дозор могло нести всего одно отделение Железных Рук под началом сержанта Ласерта.
— Моральный дух этих людей высок, — сказал он Даррасу и Гальбе, когда те уже собирались двинуться обратно на базу. — До омерзения высок.
В крепости царила совершенно иная атмосфера. В ее стенах хватало места для оставшихся колонистов, но они буквально заполонили территорию базы. Большинство людей спали. Те, кто еще бодрствовал, тихо напевали. Мелодия лилась размеренным фоновым шумом, и неспешный перебор фраз был подобен шелесту волн на полуночном озере.