Танаура лелеяла в себе веру. Быть может, она придавала женщине толику спокойствия, когда начинались ночные крики. На большее заблуждения не способны. У Эрефрен же была ее ярость. Она черпала ее из эмпирической, настойчивой, кровавой реальности самой войны. Ярость служила ей якорем, позволявшим отпускать разум в имматериум и не сойти с ума. И сейчас астропат использовала ее для защиты от врага. Острые когти тьмы впивались в ее сознание. Голодные пасти, заливавшиеся жутким хохотом, кружили вокруг нее. Нечто, олицетворявшее сам ужас, пыталось обрести форму, предстать перед астропатом. Она отталкивала его. Оно же в ответ разрывало ее восприятие варпа на куски.
Эрефрен зашипела. Ее неловкие окоченевшие руки будто отдалились на световые годы от ее разума, она сумела совладать с ними и отключить себя от трона. Женщина неловко отступила прочь на ногах, то окоченевших, как смерть, то легких, как воздух. В голове ее трещали молнии, звенело битое стекло и пронзительно визжали голоса ада. Но она отвергала их. Нет, в этот раз она не потеряет сознание! Астропат отсекла себя от варпа, предпочтя слепоту его топящему напору. Голоса стали тише, но не умолкли окончательно. Обрывки нереальности преследовали ее. Тонкие, словно шелковая паутинка, и хрупкие, как сон в момент пробуждения, но ядовитые и острые, они цеплялись к ней, оставляя раскаленные шрамы в ее разуме. Где-то далеко ее губы изогнулись в усмешке, а зубы, клацнув, сомкнулись в попытке заглушить боль. Если бы враг сейчас стоял перед ней, Эрефрен бы разорвала ему глотку голыми руками.
«Трус, — думала она, распаляя в себе ярость. — Я не могу видеть. Я едва могу ходить. И все равно ты прячешься. Ты ничтожество. Ты недостоин моего времени».
Шепот продемонстрировал ей свою силу, не вняв ее насмешкам. Голоса скользили и увивались вокруг нее, травили восприятие угрозами внезапного появления. Когда астропат потянулась за своим посохом, то содрогнулась от внезапно нахлынувшего дурного предчувствия. Но затем ее левая рука обхватила древко, а правая нащупала трость.
— Вы не настоящие, — бросила она теням.
— Нет, — прошептали они. — Но скоро, — пообещали они.
Эрефрен послала мысленную команду своей руке, и та стукнула наконечником трости по полу. Звук словно принадлежал другому миру, но был реальным. Она ударяла снова и снова, отбивая такт с каждым шагом. Она чувствовала окутанный тьмой путь вперед. Мраку не удержать ее. И когда женщина коснулась двери, на нее нахлынула волна торжества. Толкнув, она распахнула створки. В коридоре она почувствовала чью-то громадную сущность — массивную в своей реальности, но так же и родственную теням. Даже закрывшись от варпа, она чувствовала, как течения эмпирей огибают возникшее перед ней существо. Женщина отступила на шаг и подняла трость, готовая к бою. Ей противостояло нечто крупное и могучее, а расколотый и мучительно болезненный хаос варпа подкосил Эрефрен. Она не питала иллюзий о своих шансах на победу, но все равно намеревалась бороться до последнего вздоха.
Сущность заговорила:
— Госпожа Эрефрен, не бойтесь.
Женщина опустила трость и оперлась об нее, отчасти от облегчения, отчасти от боли, терзавшей ее голову и позвоночник. Голос принадлежал Гвардейцу Ворона, Птерону. И в его словах астропат услышала нотки того напряжения, что мучало ее саму.
— Вас тоже атаковали, — сказала она.
— Всех нас. Некоторых — особенно сильно.
— Псайкеров.
— Да. Мы среди особых целей.
Женщину поразило открытое признание сына Коракса. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы уловить его оговорку.
— «Среди»?
— Есть другие, не из нашего числа, на кого враг положил взгляд. Почему, я не знаю.
Она выпрямилась. Птерон был воином легиона Астартес и заслуживал ее всяческого и всецелого почтения. Но в этот момент она представляла X легион, а потому стояла прямо и ровно. Натиск еще не прекратился, но превратился в фоновую осаду. Ее защита была сильна. Ее воля — еще сильнее.
— Вы хотели поговорить со мной? — спросила астропат.
— Да. Думаю, вы согласитесь, что нашего врага нельзя победить одной лишь силой оружия.
Хотя Гвардеец Ворона тщательно подбирал слова, Эрефрен рассердила подразумевавшаяся критика в адрес капитана Аттика. Но в то же время она понимала, что ветеран прав.
— Да, соглашусь.
— Я верю, что вам предстоит сыграть ключевую роль в борьбе против этого врага.
— Я — всего лишь астропат. Ничего больше.
— Вы — астропат с выдающимися способностями. Ваше восприятие варпа сильнее, чем у кого бы то ни было на планете. Это и есть сила.
— Я связана Волей Императора, — она отвоевала себе практически полный контроль над телом и ощутила объятия церемониального наручника на запястье, служившего символом ее нерушимой верности.
— Как и все мы, — напомнил ей Птерон. — Но вы уже сделали намного больше простой передачи сообщений.
И это была правда.
— Чего вы хотите от меня?
— Чтобы вы использовали свой взор. Взгляд — явление не пассивное. Он агрессивен. Он может уничтожать. Разрушение «Калидоры» было вашим свершением не в меньшей степени, чем капитана Аттика. Враг видит нас. Знает нас. Он пробует на прочность нашу оборону, изучает наши слабости. Эта осада не может продолжаться вечно. Я согласен с решением вашего капитана спуститься в руины. Мы обязаны выследить противника и перенести войну на его территорию. Но для этого нам нужно знать, куда смотреть и как бить.
— Вы говорили об этом с капитаном Аттиком?
— Не думаю, что ему придутся по душе мои предложения. Но вас он послушает.
Астропат расплылась в улыбке.
— Вот так вы ведете войну из теней.
— И мы в Гвардии Ворона считаем, что у нас это неплохо получается.
Птерон оказался прав. Аттик прислушался.
Свою роль сыграло то, что Эрефрен предложила весьма специфическую стратегию. С рассветом враг отступил, оставив поле все прибывающим ящерам. Очистив разум, астропат осторожно приоткрыла свои чувства варпу. Ее глазам по-прежнему предстали лишь разрозненные осколки и боль. Хоть сколько-нибудь четко удавалось рассмотреть только бури. Они не поддавались никакому пониманию и были настолько мощными и обширными, что сливались в единое воплощение абсолютного хаоса. Эмпиреи вздымались огромными волнами, что обессмысливали само понятие высоты. А за бушующими ураганами притаились жуткие намеки на умышленность всего происходящего. У Эрефрен невольно возникало кошмарное ощущение, что все, увиденное ею, было плодом трудов врага непостижимой злобы и мощи. Она успела отвести взгляд от бурь прежде, чем эта идея окончательно переросла в убежденность. Враг на Пифосе и так был достаточно опасен.
Астропат заставляла себя бороться с помехами, о которые разбивались любые попытки прочесть детали варпа. Искажения раскалывали ее видение на мельчайшие осколки, разрывали в клочья непокорной энергии. Все разделялось, накладывалось и сталкивалось в бешеном водовороте нелогичности. Даже попытка осознать все это приносила невероятные муки. Разум Эрефрен стремился улететь прочь, но она изо всех сил держала его в узде. Она перестала пытаться заглянуть за пелену помех. Вместо этого она сосредоточилась на самих искажениях.
«Тебя-то я и ищу, — приговаривала она. — Ты — знак врага. Ты — его след».
Даже вызываемая помехами боль была доказательством. Она ухватилась за собственные страдания, превратила их в свою путеводную звезду. И последовала к их источнику.
После этого она и поговорила с Аттиком.
Спустя час она, уже в сопровождении отряда Железных Рук, стояла на краю первой ямы.
— Вы уверены, что помехи идут оттуда? — уточнил капитан.
— Абсолютно.
Даже говорить ей было тяжело. Находясь так близко к эпицентру искажений, ей приходилось сдерживать постоянный ментальный натиск. Она почти закрылась вновь, но разупорядоченные волнения все еще тянулись к ней, проникая сквозь оставленную ею крошечную брешь. И это было ошибкой. Так она могла дотянуться до них. Так она могла ударить. Враг дорого заплатит за то, что посмел выступить против нее.