— Нет, — Антон выдержал паузу. — Я слышал шепот.
— В ночь первой атаки ты утверждал, что чуешь запах шепота.
Гальба кивнул.
— Именно так.
— Тогда я списал все на вызванные варпом галлюцинации. Последующие события показали ошибочность этой теории. Значит, шепот. Он говорил что-то разборчивое?
«Тук-тук-тук», — отстукивал палец.
— В руинах — да.
— Что именно?
— «Предупреди их. Оно идет. Посмотри направо».
Постукивание прекратилось.
— Весьма разборчиво. Их произносил твой голос?
— Нет, — с отвращением бросил Гальба, вспомнив тот голос. Ржавчина. Черепа. Камни.
— А теперь? Этот шепот говорил с тобой снова?
— Не так, как в прошлый раз. Но тяга сжечь руины по-прежнему сильна. Само это слово не выходит у меня из головы.
Тишина. Неподвижность. Воин-машина в глубоких раздумьях. И наконец:
— Отчетливость этих посланий соотносится с предположением о присутствии на планете разумного врага. Природа технологии, позволяющей их передачу, мне непонятна, но сейчас это не главная проблема. Содержание посланий — вот на чем следует сосредоточиться. В руинах этот шепот нам не навредил. Наоборот, помог.
— Думаете, у нас здесь есть не только враги, но и союзники? — спросил Гальба, сам понимая, что это не так.
— Я устал слышать об этих невидимых сущностях, — протянул Аттик.
— При всем уважении, капитан, вы устали и в половину не так сильно, как я — слушать их самих.
Теперь звук, раздавшийся из ничего не выражающего черепа Аттика, напомнил Антону смешок.
— Могу представить, — сказал капитан.
Короткое предложение перекинуло мостик через пропасть, что стремительно росла между двумя легионерами. Гальба почувствовал, что ему стало легче дышать.
— Что мы предпримем? — спросил сержант.
Аттик снова замер, а затем в последний раз, словно вынося окончательный вердикт, ударил кулаком по столу. Металлическая поверхность прогнулась.
— Моих опасений прорва. Но первое послание в руинах оказалось полезным. Игнорировать второе может оказаться глупо, тем более что его посыл совпадает с моей собственной стратегической оценкой ситуации.
— Мы уничтожим постройку?
— Мы сожжем ее.
Каншель подозревал, что это его последний визит в поселение. Раскопки в срочном порядке свернули. Он понятия не имел, что нашли в глубинах — если вообще нашли хоть что-то, — но, судя по всему, у X легиона больше не было причин здесь оставаться. Среди слуг ходили слухи, что дальше колонистам придется справляться только самим. Частокол прочен, а людям выдали достаточно лазерных винтовок, чтобы те могли защитить себя. Теперь им придется доказать, что Железные Руки не напрасно их спасали.
Такая информация обрывками фраз долетала до Каншеля в последние предвечерние часы. Обычный поверхностный треп, но за ним скрывались важные мысли. Ночные страхи смертных обитателей базы тесно переплелись с надеждами, разожженными проводимыми в поселении церемониями. Слуги наблюдали за ними со стороны — осторожно, но завороженно. До сих пор только Каншель осмелился войти в одну из лож. Теперь оставался последний шанс принять участие в ритуале поклонения, и разговоры накалились от невысказанных сомнений и тревог. Иерун подозревал, что большинству слуг, даже последователям «Лектицио Дивинитатус», не хватит духа сделать решительный шаг. Страх перед столь явным нарушением атеистических доктрин Имперской Истины слишком силен.
Каншель знал, как на его месте поступила бы Танаура. Он слышал ее голос, призывающий отважно принять правду, какое бы наказание за этим ни последовало. Иерун чувствовал себя в духовном долгу перед Агнессой. Она не оставила его в трудный час, и теперь он не мог отступиться. Истинная вера в Бога-Императора сопряжена с ответственностью, и он намеревался доказать, что достоин нести ее.
Наступил вечер. Рабочая смена закончилась, но транспорты еще не прибыли. Каншель вообще не видел вокруг ни одного легионера. Даже Саламандры ушли вскоре после того, как Железные Руки с астропатом вернулись из глубин. Поселение, наконец, обрело полную независимость. Джунгли взревели, словно ящеры поняли это и возликовали. Стража на стенах стала более многочисленной и, похоже, начала лучше справляться с особо ретивыми животными, пусть и всего лишь за счет более плотного огня. Впрочем, некоторым летающим рептилиям время от времени все же удавалось урвать себе визжащую добычу.
Колонисты приступили к своим церемониям. В этот раз ритуалы были самыми масштабными и самыми восторженными. Все четыре ложи полнились празднующими толпами. Напевы разносились в воздухе, будто окутывая поселение. Каншель направился прямиком к главной ложе. Свою копию «Лектицио» он спрятал в рабочем комбинезоне. Сегодня он войдет в центр паутины света. Он примет приветствие и всецело предастся поклонению.
В командном центре базы Аттик обратился к своим офицерам. Гвардия Ворона и Саламандры тоже присутствовали, но Кхи’дем не обманывался подобной обходительностью. Он знал, что никакого совещания не будет. Их позвали только для того, чтобы выслушать распоряжения командира Железных Рук. Решение уже принято. Готовилась операция, но Кхи’дем не мог взять в толк, какая именно. Война зашла в тупик. Он опасался, что отчаяние толкнуло Аттика перейти к действиям ради самих действий.
Помимо этого, сержанту было не по себе из-за того, что им пришлось оставить поселение без защиты. Он понимал, что колонистов нельзя оберегать вечно, и соглашался с тем, что они должны сами заботиться о выживании, когда у них появятся для этого необходимые средства. И сейчас, возможно, этот момент настал. Но Кхи’дем не видел, чтобы наметились хоть какие-то перемены в тактической ситуации. Он бы предпочел скорее приносить пользу в поселении, чем тухнуть на базе в ожидании цели, которая, быть может, никогда и не объявится.
Аттик активировал гололитический стол, занимавший большую часть командного центра. В воздухе появилась проекция поселения. На ней были подсвечены изображения руин, основанные на анализе видимых участков конструкций и экстраполяции на те регионы, доступ к которым еще получить не удалось. Массивная подземная полусфера в центре плато сияла наиболее ярко. Возникли руны, обозначавшие приблизительную глубину от поверхности до вершины купола. Кхи’дема все это всерьез насторожило. Новые раскопки? Не слишком веская причина для подобного собрания.
Аттик взял слово:
— При содействии госпожи Эрефрен мы установили, что сооружение ксеносов фактически является оружием. И хотя нам до сих пор не удалось установить точное местоположение врага, мы знаем, что он использует это устройство против нас. Настало время удалить эту фигуру с доски.
Капитан коснулся контрольной панели на столе, и метка «Веритас феррум» зажглась на геосинхронной позиции над поселением.
Тревога Кхи’дема превратилась в шок.
Его приветствовали так же тепло, как и прежде. Каншель снова погрузился в экстаз поклонения. В этот раз ощущения были еще ярче, ибо его больше не мучили сомнения. Он пришел с радостью и предвкушением в душе. И принес с собой предмет, который отметит это событие и это место должной святостью.
Ске Врис снова провела его к центру ложи. Улыбка женщины лучилась неземной радостью. Каншелю показалось, что не только для него одного сегодняшнее событие имело особое значение. Лицо послушницы сияло триумфом непреложной судьбы. Песнь звучала с невероятной силой. Эта ночь будет кульминационной. Возможно, думал Иерун, что, предавшись чувственной перегрузке восхвалений, он исполнит нечто важное не только для себя, но и для всех этих людей. Возможно, в какой-то момент они поняли, что их ритуалам чего-то не хватает. Теперь же он принес им истину Императора, и их поклонение обретет истинную цель.
Высокий жрец в капюшоне стоял на своем прежнем месте. Танцевал ли он снова? Каншель не был уверен. Детали реальности ускользали от него, и все материальное отступало пред мощью духовного. Мир раскололся на множество фрагментов, что закружились искрящимися вспышками безупречной чистоты, превратившись в нескончаемый изменчивый калейдоскоп. Слуга еще цеплялся за реальность, чтобы идти — но шел ли он? парил ли? — и мысли его оставались ясными ровно настолько, чтобы знать, что именно он должен делать в те редкие моменты, когда осознавал происходящее. Он двигался — летел, шагал, парил, плыл — вперед, вздох за вздохом, удар сердца за ударом, метр за метром. Он уже почти добрался до центра, где сходились все завихрения и нити. Здесь смысл умер и возродился обновленным.