Сейчас пушки «Разрушитель» смотрели в сторону джунглей, но перенаправить их чудовищную ярость против поселения не составит труда. Аттик не отдавал никаких приказов на этот счет. Все было и так понятно. Никто из Железных Рук не верил в чудо, что уберегло колонистов от гибели.
Недоверие было полезно, но не способствовало получению информации. Стоя на краю шахты, Гальба сказал Аттику:
— Не думаю, что стоит оставлять этих людей без присмотра, пока мы будем внизу.
Капитан согласился. Еще вчера сама идея о необходимости сторожить тылы казалась смехотворной. Колонисты — смертные, они плохо вооружены и едва умеют обращаться даже с тем оружием, каким богаты. Они не представляли угрозы. Но вчера «Веритас феррум» еще висел на орбите над Пифосом.
Аттик повел основной состав 111-й роты вниз по рампе в шахту ксеносов. Туда же отправилась и Гвардия Ворона, используя прыжковые ранцы для быстрого спуска с одного уровня спирали на другой. Гальба остался на поверхности. В его распоряжении были танки, штурмовые катера, собственное отделение, слуги и все его подозрения.
И Кхи’дем. Тогда как остальные его братья вели дозор с борта «Удара молота», сам сержант Саламандр предпочел следить за происходящим с земли.
— Следи за людьми, за которых ты так ратовал, — сказал ему Аттик. — Убедись, достойны ли они твоих стараний.
Гальба приказал слугам рассредоточиться по периметру поселения и смотреть в оба. Колонисты разделились на две группы. Одна собралась в ложе — большая толпа, но, в отличие от нескольких последних вечеров, все люди смогли уместиться внутри здания. Вторая группа, на порядок крупнее, столпилась у ворот. Смертные держались на почтительном расстоянии от «Машины ярости» и молча переминались с ноги на ногу. Гальбе показалось, что они словно замерли в ожидании какого-то события. В ожидании новой цели.
Сержант со своим отделением направились к ложе следом за встревоженным Каншелем. По пути Кхи’дем заметил:
— Эти люди вполне обоснованно полагали, что выживут.
— Да, — согласился Антон. — Похоже, они единственные на этой планете, кого вообще ничто не удивляет.
— Верно.
— Ты доволен, чем обернулись наши добрые дела? — грозно зашипел Гальба. Его все еще передергивало при мысли о том, что им манипулировали. Хорошо хоть Аттик не разуверился в нем окончательно — возможно, потому что враг заставил их совершить жуткую ошибку, выдав ее за логичный ход. И все же он жаждал искупления. И Аттик настолько быстро согласился с предложенным им планом действий, что Антон задумался, не видит ли капитан в этом испытание для него.
«Или же, — подумал Антон, — он отправил оскверненного разобраться с оскверненными».
Гальбе хотелось выпустить свою злобу. Он проклинал плоть, пережившую невозможное, само существование которой теперь служило поводом для подозрений. И свою прежнюю милость к этой плоти — милость, которую Кхи’дем и другие Саламандры претворяли в жизнь. Ему нужен был враг, которого можно убить. Им всем нужен.
И если этим врагом окажутся благословленные удачей дикари, быть посему.
— Не знаю, доволен ли я, — ответил Кхи’дем. — Я тешу себя тем, что мы поступили правильно.
— Даже притом, что нас обвели вокруг пальца?
— Мы действовали, исходя из того, что нам было известно. Если бы мы бросили этих людей на смерть, то обесчестили бы себя. На кону в этой войне стоит гораздо больше, нежели просто военная победа.
Гальба фыркнул.
— Вздор.
— Неужели? Скажи мне, ты готов пойти на все, чтобы победить предателей?
— Да.
— И не важно, насколько низок твой поступок? Насколько сильно он исказит твою сущность? На «Калидоре» мы с тобой видели одно и то же. Ты хочешь превратиться в такую же мерзость, какой стали Дети Императора?
Гальба промолчал. Воины уже практически достигли ложи. Ему нечего было ответить Кхи’дему. Нет, Железные Руки никогда не уподобятся порочным сынам Фулгрима. И да, ничто не должно мешать вести войну с врагом любыми возможными способами.
Но Саламандра еще не закончил.
— Это война за нашу природу, наши идеалы. И если мы откажемся от них, пусть даже ради победы в битвах, что останется от мечты Императора? Узнаем ли мы то, во что превратится Империум?
Гальба задержался у основания подъема. Теперь он знал ответ. Есть лишь один верный путь выбраться из тупика порочных потребностей.
— Мы примем благословение машины, — сказал он. Ему пришлось повысить голос. Хоровые запевы из ложи оглушали своим энтузиазмом.
— Я не понимаю.
— Дети Императора — рабы своих страстей и желаний. Мы же искореним желания в самом нашем естестве. Наши решения будут хладнокровными и непредвзятыми. Мы сплавим абсолютный рационализм с абсолютной войной.
Саламандра выглядел скорее опечаленным, нежели напуганным.
— Ты подтверждаешь мои худшие опасения. Когда мы встретились, ты не отвергал человечность столь же рьяно, как твой капитан.
— Я осознал свои ошибки, — ответил Гальба.
Сержант надел шлем. Нейронные коннекторы подключились к коре головного мозга, еще больше отдаляя его от плоти и даруя улучшенные механикой зрение и восприятие. Он посмотрел на вход в ложу, где за дверями проходил ритуал. «Божественный? — подумал он. — Если бы вы видели мир так, как я, то знали бы кое-что о божественности». Гальбе пришло в голову, что адепты Марса соединены с чем-то куда более возвышенным и величественным, чем любые иллюзии, которые колонисты сделали объектом своего поклонения.
«Иллюзии?» Что-то забренчало, словно кости, подернутые далеким ветром, и попробовало влезть в его мысли. Но воин стряхнул мимолетное ощущение и повернулся к Каншелю. Слугу била тревожная дрожь.
— Ты нервничаешь, Иерун, — заметил Гальба. — Не стоит. Ты не сделал ничего плохого, и мы тебя защитим.
Каншель открыл было рот, словно собирался поправить сержанта, но так ничего и не сказал.
— Они хотят, чтобы ты праздновал вместе с ними, — продолжал Гальба. — Они расскажут тебе то, о чем никогда бы не рассказали нам. Иди и поговори с ними. Мы все будем слышать и при необходимости незамедлительно примем меры.
Каншель нервно сглотнул.
— Да, сержант.
Слуга нехотя поплелся ко входу.
— Может ли статься, что эти люди не повинны ни в чем, кроме ошибочной веры, — вслух огласил свои мысли Кхи’дем, — и не имеют никакого отношения к произошедшему?
— Они знали, — отрезал Гальба. Этого было достаточно, чтобы осудить их.
Каншель скрылся внутри ложи, словно живой поток увлек его глубоко в толпу. Гальба ждал, отслеживая своим ухом Лимана голос слуги в суматошном гвалте песни. Иерун пытался с кем-то заговорить, но его вопросы постоянно обрывались. Насколько Гальба мог судить, слуга проталкивался к центру ложи.
Внезапно песнопения оборвались. В тишине Каншель спросил:
— Что происходит?
— Истина, — ответил ему женский голос. — Откровение.
— Это моя книга, — встрепенулся Каншель. — Зачем вы забрали ее?
— Ради истины, — нараспев прозвучал ответ.
— Истины, — единым шепчущим эхом отозвалась толпа.
— Ты же именно этого хочешь, не так ли? — спросил первый голос.
— Я уже знаю истину, — возразил слуга.
— Ты знаешь, не зная ее, — новый говоривший обладал более глубоким и грубым тоном. Гальба по голосу узнал верховного жреца. — Ты плаваешь на поверхности. Но сегодня ты нырнешь в глубину. Как и все мы.
— Все, — повторила женщина.
— Все, — вторил ей хор.
— Пусть они войдут, — распорядился жрец. — Истина общая для всех, и для них в том числе. И тогда ты по-настоящему преклонишься вместе с нами.
— Я не могу ни о чем просить их, — запротестовал Каншель.
— О, уверен, можешь.
Повисшую тишину нарушили звуки борьбы.
В три шага Гальба оказался у входа в ложу. В сопровождении своего отделения он решительно ступил внутрь. Расталкивая колонистов, буквально отшвыривая их, сержант прошел к центру ложи и остановился в паре шагов от него. Там лицом к десантникам стоял жрец в капюшоне. Позади него помощница, Ске Врис, выкручивала за спину руки Каншеля. Гальба моргнул, пытаясь прояснить зрение. Световые узоры в помещении были подобны ядовитым осколкам, подтачивающим саму основу реальности. А на полу, в точке сосредоточения сияющей паутины, лежала потрепанная книга.