Гальба опустил меч на череп Тси Рекха. Жужжащее лезвие вгрызлось глубоко в кость. Оно перемололо мозг в кровавую кашу. Сержант рассек голову жреца надвое. Удар был быстрым и жестоким. Тело давинита никак не могло сопротивляться силе воина и его оружия. Смертельный удар прошел молниеносно.
Но само время растянулось, словно захваченное невидимой силой. Гальба словно двигался против мощного густого потока, и единственное действие обернулось галереей застывших гололитов. Меч опускался, казалось, целую вечность. Каждое мгновение уничтожения становилось скульптурой из металла и плоти. Но даже когда череп развалился на две части, глаза не умерли. Они торжествующе пылали, глядя прямо на десантника. Момент все тянулся и тянулся, словно ожидая, пока Гальба все осознает.
И тогда воин увидел всю картину отчаяния. Его заманили в ложу. Сержанта и его отделение хитростью заставили перебить культистов. И теперь он ужасающе ясно понял, что удар, который он сейчас наносит, возымеет последствия столь же кошмарные, как и лэнс-залп с «Веритас феррум».
Кровь повсюду. Изобилие крови. Торжество крови. Сладострастное ликование в храме. Перед алтарем. Напитывающее икону, созданную рукой первого из предателей.
Подношение.
И в этот момент гибели иллюзий Гальба узрел гибель реального. Глаза вспыхнули, и время возобновило свой смертоносный бег. Багровый свет провозгласил смерть от цепного меча. Он вырвался из глаз, охватил череп, и затем, когда труп усмехнулся в последний раз, поглотил изуродованные останки тела. То был старый свет, прогнивший, слабый, словно умирающая звезда, но пылающий звездной мощью. Гальба рывком выдернул меч и отступил на шаг. Свет распускался изнутри жреца, но это не был свет в полной мере. Это было то, что сочилось в мир сквозь узор паутины. Энергия, нематерия, безумие. Ярость варпа.
Внутри храма разразилась буря. Антон слышал громогласный треск разрываемого дерева. Ложа разлеталась на части, но он не видел ее разрушения. Он вообще не видел ничего, кроме безумия воющей крови. Шлем не распознавал вспышки как свет и не закрывал зрение воина от ослепляющей ярости. Песня зазвучала еще громче, оглушающе. Вокс разрывался от скрипов и треска, но Гальба не мог разобрать ни единого слова. Он оступился, ошеломленный яростью чудовищного события.
Он стоял в считанных метрах от разрыва в ткани вселенной. Рана на реальности раскрылась еще шире, и Гальба присел, отказываясь падать, но не в силах устоять в полный рост. Буря хлестала по нему, впилась когтями в глаза, уши и разум. Истязаемый мир трепетал на грани распада.
Но произошло обратное — нечто другое материализовалось. Вырастало внутри шторма. Оно похитило стабильность физического плана бытия, искажая грубую ткань реальности для своих целей. Оно собиралось в оке бури, используя все еще стоящие останки Тси Рекха как ядро, вокруг которого образовывалось нечто огромное. Тьма корчилась, обретала очертания, что сливались в новый силуэт. Получив форму и массу, тень перестала изменяться, но на ней начали проступать зловещие круги и изогнутые шипы.
Не-свет погас, затянутый внутрь создания, что приняло подношение и вышло из кошмара в реальный мир. К Гальбе вернулась способность видеть. И он увидел врага, которого Железные Руки так долго искали.
— Демон! — закричал кто-то. Каншель. Он свернулся клубком на полу, напрочь забыв о своей лазерной винтовке, и прятал лицо в ладонях. — Демон!
Существо на мгновение слегка наклонило голову в сторону Каншеля. Оно издало звук, который, как знал Антон, был смехом, хотя наполнил его голову истошными визгами умирающих младенцев. А затем оно шагнуло к десантнику, и последние нити света варпа потянулись за ним, как пламя за свечой.
«Демон». Гальба не отрицал это слово. Все заповеди истины, которые он знал, пошли прахом. Он помнил кое-что о суевериях минувших времен. Знал о монстрах, призванных из тьмы человеческого невежества. Один из этих монстров сейчас стоял прямо перед ним. И рядом с этой тварью самые страшные мифы показались бы детскими сказками.
Демон был огромен. Он возвышался над Гальбой. Головой он проломил бы крышу ложи, если бы здание еще стояло. В двуногом отродье варпа едва угадывались некогда человеческие черты. Его гротескно длинные конечности бугрились туго натянутыми мышцами. Прямо над костлявым тазом угнездился расколотый череп Тси Рекха. Грудь твари походила на широкий панцирь, усеянный глазами с узкими, словно щелочки, зрачками. Они в точности напоминали те, что украшали доспех треклятого предателя Хоруса, но были живыми. Они моргали, вращались и пристально глядели на Гальбу.
Голова демона казалась одной сплошной клыкастой пастью, окруженной ореолом гигантских, асимметрично изогнутых рогов, что торчали изо лба и основания черепа. Два особо массивных искривлялись вниз, словно бивни, практически достигая груди существа. Раздвоенный язык уродливой твари, длинный, словно змея, хлестал по воздуху и закручивался в поисках добычи, а его движения странным образом повторяли движения суставчатого хвоста. Глаза под тяжелым лбом были такими же пустыми и бездушными, как у Тси Рекха, и пламенели, подобно огненной буре. Гальба подумал, что они ослеплены яростью, потому что рогатая голова всегда поворачивалась именно туда, куда смотрели глаза на груди.
В правой руке демон сжимал посох, увенчанный набором жуткого вида клинков. Внешне он напоминал трезубец, но в его строении угадывалось нечто церемониальное. В углах металла, выкованного в кузницах обманчивых заблуждений, застыла искусная выразительность. В них крылся смысл. Гальба припомнил, что Тси Рекх держал свой посох так же, как сейчас свой держит демон. Оружие служило символом положения. Выводы из этой идеи ужасали ничуть не меньше самого существования этого отродья.
Оно распростерло руки, принимая мир в свои губительные объятия. Широко раскрыло пасть. Вздохнуло, упиваясь неописуемыми желаниями. Откинуло голову назад и уставилось пламенными глазами в пустоту в небе. Стоял полдень, но тьма поднималась от демона, словно пар, создавая завесу абсолютной черноты, что простиралась над поселением все шире с каждой секундой. Она была подобна чернилам, разлитым на полотне воздуха, но являла собой нечто куда более зловещее. Она была подобна кислоте, что разъедала реальность, не оставляя на ее месте ничего.
Уцелевшие культисты зашептали. Демон наклонил голову. Его язык лизнул звук и нашел его приятным. Монстр заговорил тем самым голосом, что мучил Гальбу с самой первой ночи на Пифосе. Звук был насмешкой над всеми принципами и всеми надеждами. Сильный, глубокий, шипящий — поползновение гор, громовые раскаты змиев.
— Назовите мое имя! — потребовал демон и рассмеялся, наслаждаясь собственным голосом. Он хохотал, и ночные кошмары отзывались ему.
— Мадаил, Мадаил, Мадаил, — зашептали давиниты. Толпа у ворота подхватила речитатив и многократно усилила его.
— Мадаил, — повторил демон. Он смаковал звуки, растягивая их: — Мадааааааааил.
Вторая половина имени превратилась в экстазный выдох. В ту самую форму синестетических теней, которые чувствовал Гальба. Но если раньше его осаждали лишь предвещающие отзвуки, то теперь, наконец, из тьмы ночи пришел сам звук. «Мадаил».
Демон воззрился сверху вниз на космических десантников.
— Я пастырь стада сего, — провозгласил он, обращая каждое слово в мерзость. — И я пришел, дабы ввести его в кущи райские.
Мадаил наклонился вперед, закатив глаза в предвкушении.
— Распахните врата! — приказал он.
— Сейчас! — крикнула Ске Врис.
У основания частокола грянули взрывы. Ворота исчезли в огненном урагане. Целый участок стены длиной в сотню метров рухнул, открыв поселение клыкам хищников с другой стороны. Слуги легиона отпрянули назад. Некоторых раздавило горящими бревнами. Но они сомкнули строй и начали стрелять по культистам. Невооруженные давиниты даже не пытались сопротивляться или уклоняться.